Вечная принцесса
Шрифт:
— Камелот, — просто сказал он.
— Камелот, — радостно повторила она.
В феврале целую неделю шел снег, потом началась оттепель, и снег обратился в грязь, а потом полил дождь. Я не могу гулять в саду, не могу кататься верхом, даже съездить в город на муле и то не могу. Этот дождь совсем не похож на тот, какой бывает у нас в Испании, когда капли падают на горячую землю, приминая пыль, и от земли поднимается теплый, пряный дух, а растения жадно пьют воду. Тут ледяная вода льется с небес на оледенелую землю, и никаких ароматов, а только лужи повсюду, схваченные коркой темного льда.
В такие дни я скучаю по дому, и от тоски у меня все болит внутри. Когда я рассказываю Артуру про Испанию и Альгамбру, мне страстно хочется, чтобы он увидел все сам и познакомился с моими родителями. Мне хочется, чтобы они узнали его и порадовались нашему счастью. Помечтать, чтобы король Генрих позволил Артуру выехать из страны, конечно, не грех, но понятно, что мечты это пустые. Ни один король в здравом уме не выпустит из страны драгоценного сына и наследника.
Потом я начинаю раздумывать, а может, мне удастся самой съездить домой, хотя б ненадолго. Не могу представить себе ни единой ночи в разлуке с Артуром, но, если не поехать в Испанию, я никогда не увижу матушку, не прильну губами к ее руке, не почувствую ее прикосновения к своим волосам — и эта мысль меня ужасает.
Всегда, всю свою жизнь, я радовалась тому, что я принцесса Уэльская и будущая королева Англии, не думая — хотя, конечно же, это было очень глупо и неосмотрительно с моей стороны, — что мне придется жить в Уэльсе и навсегда покинуть Испанию.
Уезжая, я надеялась, что, по крайней мере, мы будем обмениваться письмами. Однако и со мной матушка поступает так же, как прежде поступала с Исабель, Марией и Хуаной: передает свои указания с послом, а по-настоящему теплые материнские письма приходят от нее крайне редко.
Не знаю, как мне к этому относиться. Такого поворота я никак не ожидала. Исабель, овдовев, вернулась домой, а потом снова вышла замуж и снова уехала. Хуана пишет, что собирается с визитом к родителям вместе с мужем. Нечестно — ей можно поехать, а мне нельзя. Мне всего лишь шестнадцать. Я еще не готова жить без матушкиных наставлений.
Королева Елизавета, матушка моего супруга, не имеет при собственном дворе никакого веса и не может стать мне наставницей. Всем командует миледи матушка короля, Маргарита Бофор, и она, дама добродетельная, но суровая, тоже не заменит мне мать. Она чтит только своего сына — надо полагать, потому, что благодаря ему стала матушкой короля, — но любить его она не любит, в ней нет нежности. Она и Артура не любит, а уж если женщина не любит Артура, то, значит, у нее совсем нет сердца. Что касается меня, мне кажется, я ей не по душе, хотя, право, не могу сказать почему.
В любом случае я уверена, что матушка скучает по мне так же, как я скучаю по ней. Наверняка вскорости она напишет королю Генриху и попросит его отпустить меня ненадолго домой. Пока не настали еще худшие холода… Хотя, кажется, сейчас мокро и холодно так, что хуже уже некуда… Я не вынесу этой бесконечной зимы. Наверняка заболею. Я уверена, матушка хочет, чтобы я вернулась домой…
Сидя за столом у окна, в скудном свете февральских сумерек Каталина писала Изабелле Кастильской письмо, в котором почтительно интересовалась, нельзя ли ей приехать в Испанию, хоть ненадолго… Потом, аккуратно сложив листок вдвое, медленно рвала его пополам, а потом еще и еще и бросала клочки в огонь. Она и раньше уже писала такие письма, но никогда их не отсылала. Нет, если хорошенько подумать, не может она подвести матушку, не может испугаться серых небес, сыплющих дождем и снегом, и сбежать от людей, говорящих на странном, непостижимом языке, — от этих англичан с их таинственными печалями и радостями.
Откуда ей было знать, что, даже если бы она отослала письмо с просьбой позволить ей приехать домой испанскому послу в Лондон, чтобы тот переправил его в Испанию, лукавый дипломат непременно прочел бы принцессино послание и точно так же порвал бы, а потом еще и доложился бы английскому королю. Родриго Гонсалви де Пуэбла как никто знал, что брак Артура и Каталины скрепляет собой альянс между растущей мощью Испании и набирающей силу Англией против развивающейся Франции. Никто и никогда не позволит тоскующей по дому принцессе поставить этот альянс под удар.
— Расскажи мне историю.
— Я словно Шахерезада, ты хочешь от меня тысячи историй…
— О да! — подхватил он. — Тысячу, и не меньше! Сколько ты уже мне рассказала?
— По одной каждую ночь с тех пор, как мы вместе, начиная с Бурфорда.
— Двадцать девять дней, — сосчитал он.
— Значит, двадцать девять историй. Была б я и впрямь Шахерезада, осталось бы еще… сколько? Девятьсот семьдесят одна…
Он улыбнулся:
— Знаешь ли ты, душа моя, что эти двадцать девять дней — самые счастливые в моей жизни? — Она прижалась губами к его руке. — И ночи тоже!
— Да, и ночи, — тихо повторила она с глазами, потемневшими от желания.
— Я мечтаю услышать оставшиеся девятьсот семьдесят одну… А потом мы начнем следующую тысячу…
— А после той еще и еще?
— Еще и еще, и так до скончания века, пока мы живы.
Она с нежностью улыбнулась.
— Даст Бог, нам предстоят долгие годы вместе.
— Знаешь, я, пожалуй, расскажу тебе сегодня одно стихотворение, — сказала она, сосредоточенно наклонилась вперед и уставилась на полог кровати так, словно могла видеть далеко сквозь него. — Жил-был поэт. Ну, на самом деле он был аравийский принц, но на родине у него случился переворот, и его изгнали. Он оказался в Испании, очень скучал по дому и написал это стихотворение:
В Кордове, в царских садах, увидал я зеленую Пальму-изгнанницу, с родиной пальм разлученную. «Жребии наши, — сказал я изгнаннице, — схожи. С милыми сердцу расстаться судилось мне тоже. Оба, утратив отчизну, уехали вдаль мы. Ты чужестранкой росла — здесь чужбина для пальмы. Утренним ливнем умыться дано тебе благо. Кажется звездной водой эта светлая влага. Жителей края чужого ты радуешь ныне. Корень родной позабыла, живя на чужбине». [7]7
По традиции, это стихотворение приписывается Абд ар-Рахману Первому (ок. 734–788), эмиру с 756 г., основателю династии кордовских Омейядов и эмирата на Пиренейском полуострове, по прозвищу «ад-Дахиль», что значит «Пришелец». (Перевод В. Потаповой.)
Он помолчал, вникая в эти простые слова.
— Совсем не похоже на нашу поэзию…
— Да, — тихо сказала она. — Люди, которые любят слово, предпочитают выражать истину просто.
Он притянул ее к себе, и она уютно устроилась в его объятиях. Артур легонько коснулся ее щеки. Щека была влажная.
— Я знаю, ты скучаешь, — тихонько сказал он, взял ее руку в свою и поцеловал ладошку. — Но ты привыкнешь к здешней жизни, за тысячу тысяч дней.
— Я счастлива с тобой, — торопливо сказала она. — Просто… — Голос ее упал. — Просто… Моя матушка… Мне так ее не хватает… Хочешь, я расскажу тебе, какая она? У нее зеленовато-голубые глаза, характерные для династии Трастамара [8] . Цвет лица нежный, волосы золотистые, ростом она невысока, но отличается врожденным благородством и достоинством.
8
Трастамара — королевская династия, правившая в Кастилии (1369–1555), Арагоне и Сицилии (1412–1516), Неаполе (1435–1516), Наварре (1425–1484).