Вечная сказка
Шрифт:
– Что случилось?
– первой среагировала моя мать, сидевшая ближе всех. На её лице отразилось нешуточное беспокойство. Она увидела что-то такое во мне, что испугало меня через неё. Я ощутила выступивший на лбу пот. Что происходит?
– А-а!
– прокричав снова, я спихнула с себя гучжен и встала, надеясь, что сменив положение тела, я как-то избавлюсь от терзаний, охватывающих меня целиком.
– О, небесные силы!
– простонав, я закачалась. Лухань, растолкав всех, кто стоял на его пути, успел подбежать тогда, когда я валилась с ног. - Что с тобой?!
– Непонимающе подхватив меня, он всматривался в моё белеющее лицо. Позвав меня по имени, он заметил, что я перестаю моментально отзываться. - Что это за болезнь?
– раздался голос какой-то из женщин за его спиной. - Это не болезнь, это яд!
– крикнул он, посмотрев на недопитую чашку.
– Лекаря, скорее! Ведите сюда лекаря! - Лухань...
– слабо прошептала я, скованная болью до судорог, которые не давали мне ничего делать, кроме как скрючиться и стремительно умирать.
– Лухань... - Я здесь, здесь!
– держа меня за руку, тряс её он.
– Где же лекарь? Почему служанка так долго?
– Он не подпустил ко мне сестер и мать, накрыв меня собой, не упуская ни мгновения моих, пока ещё порывающихся быть, вздохов.
– Живи, пожалуйста, потерпи немного... мы найдём противоядие... - Не могу, как же больно!
– взвыла я, схватившись за живот и выгнувшись на его коленях.
– Как же... а-а! - Сейчас, сейчас...
– уговаривал он, бесстыдно поцеловав руки и моё лицо при всех. Но почему-то никто не вмешался, никто не сказал, что он опорочит меня тем, словно всё уже было решено. Нет, почему? Я не хочу умирать! - Ей уже не поможешь, - ударил голос его дяди откуда-то. - Что? Как это - не поможешь?!
– Лухань сжал меня крепче, никого не слушая.
– Ты же останешься со мной? Как ты можешь теперь... кто это сделал? Кто?!
– Свет в моих глазах потухал и он, уверившись в том, что конца не миновать, схватился за мою чашку. Наблюдая, что он делает, я попыталась остановить его руку, но сил не хватило. Никто другой не успел помешать ему. Он опрокинул содержимое внутрь себя.
– Тогда ничего не поможет нам обоим.
Ещё ощущая резь под ребрами и жар во всем теле, я открыла глаза, досмотрев последний эпизод из ранее не виденных. Значит, мы оба совершали в прошлом грех самоубийства. Он выпил яд, предназначенный мне, чтобы не отпустить меня одну, а я упала на меч в другой жизни, когда увидела, что его пронзила вражеская стрела. - Меня отравила кузина, - откуда-то зная это, вдруг сказала я. Возможно, пройдя через тот свет, я захватила с собой
– Она хотела выйти за тебя замуж сама, и надеялась, что после моей смерти ты обратишь свой взор к ней. Интересно, её разоблачили? - Не знаю, - пожал плечами Лухань.
– Я умер на минуту позже.
– Мы трагично выдержали минуту молчания, после которой, вдруг, я звонко рассмеялась, показавшись себе безбожницей и хамкой. - Боже, какая это всё глупость!
– Не выдержав, подскочила я и заходила по комнате, поглядывая на улицу. До заката около часа. Надо бы собираться домой.
– Говорить о смерти, при всех этих обстоятельствах... она праздник, по сравнению с той жизнью, которая нам даётся! Всё слишком зыбко и неясно. Допустим, какой-то там Высший Небесный высоконравственный и чересчур моральный Владыка не даёт нам соединиться физически - и это в мире, полном свободного секса, разврата и тупых извращений!
– Но почему нам ни разу не довелось даже пожениться? Обвенчаться, дойти до алтаря, до заключения брака. Самое далеко зашедшее, что между нами было - это поцелуи! - Я тоже обратил на это внимание, - согласился Лухань и встал с пола, подойдя к подоконнику. Он знал, что я скоро уйду и уже начинал томиться одиночеством и скучать по моему присутствию. Когда он приближался к источнику света, то становился ещё невидимее, лучи застили и он тонул в них.
– В заднем флигеле особняка есть домовая часовня. Как ты думаешь, что если попытаться?.. Я остолбенела. Это то, чего я хотела сквозь века, но в этот раз... как обвенчаться с приведением? Пойдет ли на такое хоть один священник? Эта мысль поработила моё сознание. - Давай разберемся с этим завтра?
– испугавшись, что увлекусь и опять забудусь за удовольствием в компании Луханя, попросила я.
– Мне пора, а после школы, как обычно, приду. И ты покажешь мне часовню.
* * *
Холодные плиты пола ухали под нашими... то есть, только под моими ступнями, выпуская под невысокий купол крылатое эхо. Заалтарный витраж пропускал цветные блики в проход между левыми и правыми рядами сидений, предусмотренных в католических храмах, смешивая розоватый и синеватый луч в фиолетовый, а между голубоватым и желтым светом образуя зеленые наплывы. Мы оказались между скамьями, пройдя неф с короткими колонками, которые и колоннами-то не назовешь, после присущей соборам колоннаде, виденной мною в других местах. Здесь было величественно и вместе с тем по-домашнему. Лухань остановился на шаг впереди, разглядывая деревянное распятие прямо по центру, с облезшей позолотой и двумя красными пятнами на теле Христа, из положенных четырех. Кровяные подтеки из краски на одной руке и под ребрами забрало время. Времени присуще забирать всё, кроме, как выясняется, любви. Я много раз задавалась вопросом, что же сильнее, жизнь или смерть? И вот, выходит, люди не всё знают о главных составляющих этого Космоса. Есть любовь, и плевать она хотела на временно-пространственные законы. Она не подчиняется измерениям, она вне их, выше их. - Подойдем?
– указал Лухань на алтарь, оставшийся без покрова, без каких-либо ещё принадлежностей. Пустая кафедра для проповедей перед паствой. Из стада только два невинных агнца, принесенных в жертву несовпадению. Я тронулась, и мы оказались там, где когда-то велась служба. Воображение подкинуло фоном грегорианское пение, оно бы подошло к случаю, если бы ещё и орган заиграл. Есть ли он тут? Я завертела головой, не находя. - Знаешь, есть фильм, мюзикл и книга, кажется, "Фантом оперы".
– Заметив, что Лухань встал на колени перед алтарем, я повторила его действие. Он внимательно меня слушал.
– Главная героиня думает, что имеет дело с фантомом, призраком, которого слышит, и даже иногда видит, но никак не может убедиться, что он существует. Но в конце оказывается, что он всё же человек, и иллюзией была его иллюзорность. - К сожалению, это не наш случай, - с иронией заметил Лухань.
– Откуда знать? Что если однажды мы проснемся, и всё окажется совсем иначе?
– Скорее бы настал такой день. - С другой стороны, - возводя взгляд к потолку, где остролистно упирались в свод скромные барельефы, рассуждала я.
– Вдруг наша ситуация - это награда? Ну, смотри. Когда мы оба были живы, то кто-то один или оба запросто умирали. А теперь? Ты не заболеешь, не поранишься, не умрешь, - наивно сказала я, и незаметно помрачнела. Лухань проницательно угадал причину. - Но ты всё равно не можешь знать, что я не исчезну, - изрек он.
– Как и я, больше всего на свете боюсь, что с тобой что-то случится. Каждый раз, когда ты выходишь отсюда... мне хочется выть и биться о стены, но они не выпускают, не давая даже ощутить себя. Просто глухая защита, которая отталкивает. - Ничто не длится вечно, - скорее призывая такую возможность, чем веря в неё, произнесла я.
– Однажды всё изменится. Разве мы спешим? Нет. Мы будем ждать, пока что-то пойдет иначе. - Дай руку, - попросил Лухань. Удивившись, я подождала в нерешительности немного, но выполнила его просьбу, подняв ладонь.
– Нет, не так, - улыбнулся он, волнуясь.
– Вниз ладонью, как будто бы она лежит на моей.
– Он поднял свою и я, имитируя соприкосновение, повесила руку над его. В тени церквушки его силуэт очень хорошо различим, почти каждая черточка, каждая морщинка в уголках глаз, когда они щурятся, веселясь.
– Ты выйдешь за меня замуж?
– кратко вымолвил он. Мои ресницы вздрогнули. Он... его взгляд, его губы... Луханб... я люблю тебя, как же я люблю тебя! Но как, как я выйду за тебя замуж?! Ты понимаешь это или нет? Или, и понимая, всё равно хочешь не замечать преград, не думать о них? Я тоже не хочу, не буду разделять нас с тобой, словно ты не такой, словно мы разведены по разные стороны чего-то. Это неправда! Мы всегда вместе! Я втянула носом подобравшиеся слезы, но они просочились через глаза. Нейтрализуя их, я расплылась в улыбке, и две слезы съехали по лицу поверх неё. - Да, - ответила я, погладив поверхность его ладони. Пространство в том месте, где она подразумевалась.
– Я выйду за тебя, и пусть это не получится, я всё равно твоя. Жена, супруга, возлюбленная. - Может, и не получится, но я бы хотел попробовать.
– Отвлекшись, Лухань осмотрел помещение часовни.
– Ты могла бы пригласить сюда священника? - Ты, действительно, этого хочешь?
– Он с тревогой воззрился на меня. - А ты - нет? - Хочу.
– Моё желание никак не влияло на то, как воспримется сторонним человеком вся эта история. Мы устремили взоры на распятие, единственное, что выделялось, за неимением прочей атрибутики. Витраж засвечивал его, и оно казалось темной тенью креста. Правда ли, что все несут свой крест, и он даётся по силам? А как же быть с теми, кто кончает с собой? Выходит, есть те, кто не выдерживает? Их тут же приписывают в грешники, чтобы никто не смел отрекаться от мук и тянул существование, каким бы оно не было. Нет, христианская идеология была чужда мне, но Лухань, кажется, доверял ей. Возможно, потому что жил в последний раз ещё не в двадцать первом веке. Я стала подниматься, не проникнувшись доверием к здешней святости. Но венчание - это то, что было доступно нам, как обряд вступления в брак, потому что документов у привидения нет, и печати в паспорт мне не ждать.
* * *
– Сегодня мы почитаем фантастику, - объявила я, подбирая под себя ноги и гнездясь напротив Луханя.
– Кто знает, насколько писатели были хорошими прогнозистами и знающими истину людьми? Жюль Верн и Рэй Бредбери сочиняли из головы, а десятилетия спустя их описания и мечты сбывались, воплощались! - И кого же мы будем читать?
– Смотрел не на книгу, а на моё лицо, влюблено и не дыша, Лухань, хлопая озарившимися звездным сиянием глазами с тех пор, как двери заброшенного дома отворились, впустив меня. - Пристли, "Тридцать первое июня", - раскрыла я форзац, приглаживая перевернутую сторону.
– Двое жили в разных веках, она в двенадцатом, он в двадцать первом. Они увидели друг друга с помощью магии, через зеркало.
– Мы покосились на наше, с которого я совсем сняла простыню. Улыбнулись.
– Влюбились, поняли, что являются половинками, и смогли остаться вместе! Вот так-то. Я прочла краткое содержание сзади, а теперь нужно узнать подробности, как у них это всё вышло. - Почитаешь мне?
– попросил Лухань.
– Ты не хочешь подсесть и почитать вместе?
– замерла я с открывающейся первой страницей и поглядывая на него, озорно и кокетливо. Если бы мы могли ощущать друг друга, то приглашение имело бы сексуальный подтекст, разрешение к близости, но так это было... это просто было. - Нет, я хочу слушать тебя. - Слушать меня?
– смутилась я, однако найдя в Лухане искреннее выражение, я приготовилась вырабатывать дикцию: - Что ж, начнем...
Дни шли за днями, и я не могла уже сказать точно, как давно мы знакомы. Перемешавшись с былыми жизнями, новые, обретаемые совместно впечатления, переходили в свежие воспоминания, путались со старыми, образовывали непрерывную череду цельной, но такой разнообразной судьбы, одной на двоих, во всех видах, эпохах императоров, периодах войн и мира, нищеты и благополучия. Мы побывали везде, и продолжали путешествие, не отходя никуда, вдвоем, под крышей заколдованного или проклятого дома. Наш смех раздавался всё чаще, бросая вызов тому, кто решил навсегда заставить нас плакать и сокрушаться. Нам было хорошо с Луханем, так, как не могло быть ни с одним живым человеком.
– ... а помнишь, когда мы устроили свидание в тот раз... закончившийся казнью?
– О серьёзнейших и драматичных вещах мы научились говорить весело и беззаботно.
– Был праздник... повсюду сияли мириады фонарей! - Ты была в ярко-красном платье, с золотой каймой, - закивал Лухань, поднявшись вслед за мной. Поглощенная ностальгией, я кружилась по комнате, между окном и черным роялем. - Мы оказались рядом как будто случайно. Мы знали друг друга с малых лет. Это было самое долгое наше знакомство, в той жизни, да? - Да, мы любили друг друга с детства и шли к этой любви... на том празднике ты затмила всех! - Тебе так казалось, потому что ты не рассмотрел других, - засмеялась я. - Я вообще ни на кого не смотрел, кроме тебя!
– Лухань выпрямился, глядя, как я невольно пританцовываю, проигрывая что-то в голове.
– Ты помнишь тот танец? - Да, очень странным сейчас кажется... раньше так глупо танцевали! Но в этом было больше смысла. И никакого разврата. Ты стоял вот так.
– Я изобразила позу, намекая, чтобы он принял её. Лухань исполнил это. Я подошла ближе, и, выставив слегка ногу, опустила взгляд долу.
– А я вот так. - И ты так красиво переходила из одной позы в другую, - мечтательно следил за моими руками и ногами он. Я воспроизводила на память то, как танцевала около четырехсот лет назад. И у меня получалось. Лухань подхватил и задвигался вокруг, попадая в ритм, который мы оба воображали.
– Я не мог оторвать глаз. И сейчас не могу. - Ты, наверное, думал, что я полна грации. А у меня всего лишь на ногах были самые неудобные туфли на свете! О, этот кошмар прошлых веков! Высокая подошва, не позволяющая делать шаги быстрее, чем черепаха. Будто это на мне держится материк и я не должна шевелить спиной, чтобы не тревожить мир! И узкий подол. Да и сам размер туфель жал мне. Так ценился маленький размер ноги, что предпочитали деформировать её, ради моды. - Да, я ничего этого не знал, но сейчас... ты не уступаешь той себе.
– Лухань приблизился. Всё было так красиво и романтично, что обязано было закончиться поцелуем. Это столетия назад мы не могли себе позволить его, под множеством взоров, под тяжестью воспитания. А теперь преграды другие. - Я хотела бы услышать ту музыку, - заметила я, остановившись.
– Она играет у меня в голове. Ты слышишь её? - Да, как будто это было вчера.
– Лухань указал на рояль.
– Ты умеешь?
– К сожалению, нет, а ты?
– передохнув от па, которые вышли из памяти, я оперлась на инструмент, видя отражение Луханя в его полированной поверхности. - Умею, но... я же призрак, - подошел он к закрытым клавишам и провел не чувствующей рукой по крышке. - То-то и оно!
– улыбнулась я.
– Все призраки шалят такими выходками: играют на инструментах, грохочут, поднимают ветер и устраивают сквозняк. Ты пробовал? - Играть? Нет, я пробовал открыть крышку, но никак...
– Он продемонстрировал мне десятикратно прохождение его тела сквозь весь корпус рояля.
– Видишь? - Да, но... а что, если суть совсем в другом?
– Я уселась на стул, задумчиво сопоставляя рояль и Луханя.
– Ты говоришь без органов речи, слышишь без барабанных перепонок, видишь без внутренних нервов, подающих сигнал к мозгу. И хочешь устроить касание, не имея воплощенных рук именно ими? Нет, всё должно быть не так.
– Уставившись вплотную на возлюбленного, я ткнула в него пальцем на расстоянии.
– Ты же это всё делаешь мыслями! Ты весь - это сила мысли и чувств. Ты сам сказал мне, что кроме любви у тебя ничего не осталось. Так сыграй же нам любовью. - Любовью?
– изумился Лухань. Постояв, он несмело двинулся и подошел к инструменту. Закрыл глаза.
– Сыграть любовью... да, это самое сильное, что я чувствую. Может ли любви быть достаточно много, чтобы её концентрация ощущалась физически? - Давай узнаем.
– Опершись на крышку локтем, я подложила ладонь под щеку и наблюдала за Луханем.
– Вслушайся в музыку и повторяй за ней, повторяй, заставляя клавиши играть. - Я не знаю, как это можно...
– Складки наползли на его лоб. Он напрягся. Его ладони витали над роялем.
– Я не могу найти точку опоры... не чувствую клавиш...
– Он недовольно открыл глаза.
– Это напрасно! Всё впустую. - Лухань!
– повелительно оборвала я его досаду.
– Ты не попробовал толком! Как можно сказать, что напрасно? Попробуй ещё! Кто же вот так сдаётся? - Ты думаешь, что возродить музыку проще, чем прикосновение к тебе? - А почему бы и нет? Музыка так же призрачна, как и ты. Если её не играть, то её нет. Она неосязаема.
– Посмотрев на меня и не переборов мой взгляд, Лухань вернулся к роялю и опять закрыл глаза.
– Не пытайся коснуться клавиш. Представь их, представь струны, по которым ударяют молоточки внутри... представь ноты, заговори с помощью них. - Ноты...
– Он провел рукой по черной глади, замолчал. Красивое лицо замерло, и на нем всё обездвижилось, кроме едва подергивающихся губ.
– Та музыка игралась не на клавишах, но ноты я помню... такие лиричные, и в то же время жизнеутверждающие... такие нежные и щемящие, такие... как лебединый крик... пронизывающие... ...Звуки. Из моей головы, они вдруг вырвались наружу. Я сама почти сомкнула веки, погружаясь в голос Луханя, но вынуждена была растворить их от удивления. Музыка вернулась. Она вторглась из прошлого в данный вечер и заиграла, сначала слабо, потом сильнее, храбрясь и заявляя о себе. Я посмотрела на рояль. Мелодия шла от него. Лухань стоял с закрытыми глазами, держа руки над роялем. Уголки губ дрожали судорогой, складка между бровей пролегла глубже. Это делал он. Он! Он мог как-то дать знать о себе, я знала, я надеялась! Я верила... Ничтожный рингтон моего мобильного прорезался гадкой какофонией в музыку любви и она оборвалась. Вздрогнув, Лухань распахнул взор. Я поспешила ответить на телефонный звонок. - Где ты? Библиотека давно закрылась, у подруг тебя нет!
– прокричал бас отца. Я загнанно обернулась к окну. Ночь. Черт возьми!
– Что случилось? Где ты? - Я иду! Иду, сейчас, скоро буду, - заторопилась я, подскакивая. - Если тебя не будет в течение десяти минут!.. - Буду, буду!
– прокричала я в ответ и положила трубку. Я обернулась к Луханю. На самом сладостном моменте, полном надежды, подкрепленной хоть чем-то, нас оборвали. - Ты... это была правда? Музыка... я смог? - Смог, - подошла к нему я, не став трогать пустую оболочку, чтобы не смазывать эффект открытия.
– Я же говорила. - Благодаря тебе... я смог!
– Воодушевленный, фонтанируя радостью, Лухань взвился вверх и опустился обратно.
– Я буду тренироваться... всю ночь. Пока ты не придёшь. Я сыграю тебе ещё. - Я вернусь, и дослушаю эту мелодию.
– Послав воздушный поцелуй, я поспешила на выход. Изобразив, что поймал его, Лухань прижал ладонь к своей щеке. Мой любимый печальный призрак, за твою улыбку я разорву основы мироздания и убью богов, а если их нет - то создам их, чтобы они исправили твою судьбу. Ты будешь счастлив.
*гучжен - щипковый музыкальный инструмент в Китае ** цитра - вид щипковых инструментов, к которому и относится гучжен
– Сегодня воскресенье, от учебы можно и отдохнуть, в библиотеке делать нечего, и если ты честно не скажешь, куда собралась, то я тебя никуда не выпущу, - сказал отец, встав посередине коридора. За спиной его недоступно манила дверь. Мне нужно было уйти. Как покурить курящему, как подышать дышащему. Необходимо. Иначе нельзя. Я так любила выходной, потому что мы могли весь день провести с Луханем вместе, столько, сколько не вышло ни в одной из всех тех жизней, которые вспомнились, но заново забывались под штрихами новой, нынешней, настоящей... но родители узнали, что подруга, с которой я якобы провела несколько вечеров, была в это время в другом месте - они встретили её в магазине, когда покупали овощи к ужину. Лимит доверия исчерпывался, и вот, начались допросы. - Почему я не могу просто выйти и гулять по городу?
– Не решаясь взяться за рюкзак и закинуть его себе за плечи, смотрела я на папу. Закаченные в планшетник фильмы ждали своего просмотра. Я и Лухань, вдвоем, рядом, смеяться и плакать, глядя на режиссерские задумки и фантазии сценаристов, обсуждать актеров, которых он не знал до этого, показывая ему их. - Что за глупое бродяжничество? Нечего ерундой маяться! Лучше побудь с родителями. Останься дома.
– Если я скажу, что не могу - это будет подозрительно. Не хочу - выйдет новая ссора. - Я хотела пойти в церковь, - вдруг промолвила я. Глаза отца расширились. Мать выглянула из кухни, слушая наш разговор, но до этого не решаясь присоединиться. - В церковь?
– замер папа. - Да. - Что ты там забыла?
– Родители не были атеистами, и вполне соблюдали христианские установки, но, поскольку я никогда не замечалась за ярой приверженностью к этому всему, то моё желание вызвало нешуточное изумление. - Мы проходили в школе историю христианства, - соврала я.
– Мне стало интересно посмотреть на символику в церкви. Учитель говорит, что везде она своеобразная, и в каждой скрытый смысл.
– Родители переглянулись. Они были сильно удивлены моим новым интересом. Почему мы с ними так далеки в понимании друг друга? Я и подумать не могу о том, чтобы поведать о своём истинном интересе, в квартале неподалеку отсюда. - Я могла бы пойти с тобой, - всё ещё недоверчиво промолвила мама. - Хорошо, - не показывая истинных чувств, кивнула я и подняла рюкзак. Отводя взгляд, я обошла замолчавшего отца и обернулась к матери, вытиравшей руки кухонным полотенцем, поторопив её: - Идём. Так как я обещала Луханю поговорить со священником, то восприняла вынужденные меры знаком судьбы. Совмещу прикрытие и алиби с полезным. Мама села на скамью, то и дело поглядывая на меня, а я ходила вдоль стен, якобы изучая архитектуру и её детали, заглядываясь на статуи католических святых, на надписи латынью. Но в голове у меня ничего не откладывалось, я размышляла о том, что делать дальше, если отец постоянно будет требовать отчета о выходах из дома. У алтаря шла служба, своей похоронной монотонностью не вселявшая в меня надежд и оптимизма. Устав бродить по теневым закоулкам и поняв, что в домовой часовне заброшенного особняка куда лучше себя чувствовала, я подсела к матери, дослушивая хорал и его псалмы. Как там Лухань? Не волнуется ли излишне? Не потерял меня? Должно быть, он в растерянности, куда я подевалась. Я даже позвонить ему не могу, и заводить ему телефон бессмысленно, ведь он и на звонок ответить не сможет. Что за кошмар... - Я схожу на исповедь?
– огорошила я маму, когда всё закончилось, и она стала подниматься. - Исповедь?
– сдержалась она, чтобы не потрогать мой лоб. Наверное, в её глазах я стала выглядеть странно. - Ну да, мне интересно, как это происходит.
– Мне нужно спросить его, не сможет ли он пойти со мной в одно странное место и обвенчать меня с призраком. Нет, про призрака лучше вот так сразу не надо. Пусть это будет сюрпризом, если он согласится. - Ладно... я подожду тебя у выхода.
– С ней всегда было проще договориться, чем с отцом. Но был и минус: ему она всё равно расскажет всё о моих причудах. Потому что для них они причуды, странности, капризы и подростковые выходки, а для меня это хлеб насущный (краем уха зацепила фразу из проповеди!), это мой смысл... это всё моё, всё, без чего я не я, нет меня. И после всех воспоминаний о прошлых жизнях, где у меня были другие семьи, другое окружение, другие спальни и панорамы за окнами, всё другое, кроме Луханя - всё отдалялось и делалось чужим, и родители в том числе. Родным был только Он.
Отпросившись дойти до подруги, я пообещала маме быть дома через пару часов и почти бегом понеслась к особняку. Разговор со священником разочаровал меня, и я должна была сообщить Луханю о том, что ничего не выйдет. Я несовершеннолетняя, нужно согласие родителей... и это я ещё не уточнила, кто будет женихом! Либо подождать, либо, я не знаю, искать более отчаянного пастора? Перебравшись через заграждение, я пересекла газон и, открыв дверь, услышала музыку, встречающую меня со второго этажа. Внутри всё сжалось от радости, и на лицо вернулась улыбка. Он снова смог! Он играл для меня. Нашу мелодию. Я затопала по лестнице, прыгая через ступеньку, пронеслась по анфиладе и ворвалась в комнату с роялем. Лухань обернулся, обрывая телепатическую игру на черном механизме, распространившим лирично-томные ноты по всему помещению. Звуки золотились между нами, ложась пыльцой на столбы солнечного света. Который так не любил он. Который могу разлюбить я, если от того зависит хоть что-то.
– Ты пришла! Я заметил в окно, что ты приближаешься, и постарался...
– От представления того, как он безустанно стоит у окна и ждет меня, моё сердце заколотилось быстрее, пропустило несколько ударов, замедлилось, и лишь через пару минут вошло в привычный ритм. Шелковистость его волос, мягкие губы, бархатистая кожа с легким ароматом персика. Всё это я знала, ощутив когда-то, и, когда закрывала глаза и возвращалась в те моменты, из которых черпала знания, то вновь чувствовала каждый фрагмент, каждый нюанс, каждую неуловимую толику благоухания и легкое касание. Но всё это было лишь внутри меня, а снаружи кроме призрачной картинки ничего не появлялось.
– Ведь получилось же? - Да, я всё слышала, - подошла я к нему. Как мне вырвать тебя отсюда? Как оживить? Да что же это такое, ты заслуживаешь большего! Лучшего. Пусть тленного и смертного тела, но зато ты будешь ему хозяином, а не узником невидимых преград, запрещающим тебе жить.
– Я была у священника... - Так вот, почему ты задержалась!
– засиял Лухань, условно выдохнув. Он переживал, что что-то случилось, что мне надоест ходить сюда, когда это ни к чему не приводит, ничем не заканчивается. Но разве всё должно заканчиваться? Я уже не считала, что надо непременно оборвать наши, даже такие, свидания. Разве лучше было, когда нас не было в судьбе друг друга? Страдания от отсутствия плотской оболочки? Но во сто крат хуже страдания от отсутствия кого-либо любимого и любящего в любом виде. Нет, если нужно выбирать между данностью и изменениями не по тому плану, о котором мы мечтали, то пусть всё останется, как есть. Я предпочту веками сидеть плечом к плечу с фантомом возлюбленного, чем не иметь его вовсе. - Да, и у меня не самые лучшие новости.
– По грусти на моём лице, Лухань всё понял, и можно было бы ничего не говорить, но я всё равно передала слова священника, что негоже юной девочке, школьнице, скрывать что-то от родителей, и не хотеть привести своего нареченного в храм. Я попыталась объяснить, витиевато и расплывчато, что мой жених не в состоянии прийти. Падре, наверное, подумал, что он какой-нибудь инвалид, без ног. Да, действительно, у него ничего нет, что можно было бы ощутить. Но двигаться он умел. В пределах выделенной ему свыше клетки-особняка, распахнутого для людей и ветров, но запертого для одинокой тени десятка своих загубленных судеб, страждущей и опустившей плечи передо мной. - Что ж, значит, и не в этой жизни, - обреченно прошептал Лухань, сев на пол. Я рухнула напротив него, стукнув рюкзаком за спиной о паркет. Рука отвыкла рефлекторно тянуться, чтобы лечь на плечо, или взять ладонь. Желание осталось, но бездумных движений уже не было. Прежде я думала о том, как отзовется моя попытка на его чувствах, всколыхнет вновь боль невозможности. Зачем же?.. Я сдерживалась. - Хватит. Эта должна стать последней, - непререкаемым тоном сорвались у меня слова. Неземное, обожаемое привидение подняло на меня немного испуганный взгляд. - Ты же не собираешься?.. - Нет, но я найду способ! Чего бы это ни стоило. Если надо продать душу или принести в жертву козу на перекрестке - я сделаю это! И мне решительно всё равно, если кто-то вздумает меня останавливать. - А что... что если наши души уже проданы и не принадлежат нам?
– предположил он. - Значит, выкупим обратно!
– Я поднялась, нервно зашагав по комнате.
– Так не может быть! Не может! - Только не печалься, - поднялся Лухань и подошел ко мне. - Я не печалюсь - я злюсь!
– Беглый взгляд на окно напомнил мне, что я обещала не задерживаться. Нельзя вызывать подозрения, иначе я не знаю, что произойдет. Меня выгонят из дома? Кто знает... Скорее перестанут выпускать, а это куда страшнее, потому что если выгонят, то я найду приют здесь. Буду недоедать, и питаться лишь в школе - всё равно.
– Прости, но сегодня мне нужно уйти.
– Глаза Луханя тут же замигали сигналом о помощи. Он поблек в воздухе. Моё отсутствие, да и вообще, наверное, отсутствие какой-либо жизни в моём лице, тяготили его как ни что другое.
– Пожалуйста, потерпи, ладно? Я и завтра пропущу день, чтобы успокоить родителей. Когда они перестанут быть такими подозрительными, расслабятся хоть чуть-чуть, я тут же приду, и надолго. Хорошо? - Я понимаю, - обреченно кивнул Лухань, понимая, действительно понимая, но не имея возможности принять такую горечь, такую пустоту и обделенность. Годы тоски и молчания, иллюзий и тщетных чаяний могли закалить его и прибавить терпения, но они не сделали часы его одиночества радостнее.
– Я буду ждать, - в который раз, смиренно изрек он, провожая меня до порога. Когда я отходила, уже почти на дороге, то за спиной, вдали, едва раздались переливы мелодии, но уже иной, до того пронизанной слезами разорванной души, что я поежилась, припустив оттуда быстрее. Слышать боль частицы себя, то же самое, что видеть её и чувствовать. * * *