Вечная жизнь
Шрифт:
Веселая семейка, одно слово.
Лоренцо и Чарльз были довольно милыми и интересными ребятами. Честно признаться, я не старалась узнать их получше, поскольку не собиралась здесь задерживаться, однако они нисколько меня не бесили и вообще были славные. Лоренцо в самом деле оказался итальянцем — эффектный, черноволосый и синеглазый, с очаровательным римским профилем, словно сошедшим с античной мозаики. Он был ужасно шумным, ужасно эмоциональным и бурно выражал все свои чувства.
Чарльз был родом из Ирландии и до сих пор, как и большинство из нас, сохранил едва заметный родной акцент, хотя последние двести лет безвыездно прожил на американском юге. У него были ярко-рыжие волосы, зеленые глаза и золотые веснушки, а еще он был гей. Чарльз ухитрялся выглядеть нарядным и аккуратным даже когда полол сорняки или доил коров.
Бринн, как я уже говорила, выглядела как топ-модель — высокая, стройная, изящная, с прелестным правильным личиком. Подобно Лоренцо, она была переполнена жизнью и напоминала роскошный оранжерейный цветок. Она была настолько цельной, что казалась человеком без комплексов — когда в печи вспыхивал огонь, Бринн невозмутимо засыпала его солью, ни на миг не прерывая историю, которую рассказывала.
Рейн... Рейн был Рейном.
Нелл по-прежнему источала дружелюбие и предупредительность, но я отлично видела, что это все фальшь, рассчитанная на публику. В первую очередь, на Рейна. Я давно вычислила, что эта Нелл была настоящим волком в модной шкурке, но, похоже, никто, кроме меня, об этом даже не догадывался. Более того, никто не замечал, что она просто помешалась на Рейне. Нелл была хитра, но не настолько, чтобы я ее не раскусила. Зато снаружи она казалась настоящей душечкой, состоящей из одних улыбок, трудолюбия, добродушия и готовности в любой миг броситься на помощь.
Но под этой маской я постоянно чувствовала ее тихую одержимость Рейном, который относился к ней как к избалованной комнатной собачке. Он считал, что они просто добрые друзья и соратники — потому что был тупым самовлюбленным болваном, ничего не видящим дальше собственного носа. А Нелл мечтала умчаться вместе с ним в светлый Тахти– рассвет, чтобы заполучить его целиком, навсегда. Не раз и не два я наблюдала, как она хитроумно перекраивает распорядок дня, чтобы они с Рейном оказались заняты одним и тем же делом и работали бок о бок. Она постоянно просила его помочь ей с учебой и оказывала ему тысячи мелких услуг, которые он даже не замечал.
Что касается меня, то так уж случилось, что люди либо искренне меня любят, либо столь же искренне ненавидят, и Нелл, похоже, склонялась к последним. Не могу сказать, чтобы она меня реально ненавидела, но всякий раз, когда она видела нас с Рейном работающими вместе, в ее глазах появлялось такое выражение, словно она с удовольствием превратила бы меня в камень. Если бы могла.
Потом я моргала, и все исчезало.
Это делало мою жизнь здесь немного интереснее.
Внезапно я вспомнила, что Ривер ждет моего ответа.
Честное слово, я хотела бы сказать ей: «Да! С радостью! О, да! Сердцем и душой я уже с вами и готова измениться!» Но это была неправда.
— Хмм, думаю, у меня хватит сил протянуть еще недельку, — вот и все, на что я оказалась способна.
Высказавшись, я напряглась, ожидая, что Ривер попросит меня уехать.
— Замечательно! — сказала она и поцеловала меня в щеку.
Я вдруг ужасно смутилась и зачем-то потрогала щеку в том месте, где она поцеловала.
— И вот еще что, — сказала Ривер, а я приподняла брови. — Тебе нужна другая одежда. — Она с нескрываемым любопытством оглядела мою комнату. — Нормальные джинсы и вельветки. Длинное и теплое нижнее белье. Носки. Теплые рубашки, шерстяные свитера, толстые перчатки. Удобные ботинки или кроссовки. Тапочки для дома. Какая-нибудь теплая одежда для сна, — она поддела носком ботинка мой чемодан. — У тебя тут есть что-нибудь такое?
Я подумала о разрозненных, не сочетающихся друг с другом, по большей части черных одежках, которые я наспех покидала в чемодан, о дорогих дизайнерских шмотках, за которыми я никогда не умела правильно ухаживать, о дешевых панковских футболках и совершенно неуместных здесь шелковых платьицах.
— Кажется, вы правы, — мрачно буркнула я. — Тем более что мне, по-видимому, придется много работать на улице.
— Да уж, — рассмеялась Ривер. — Скоро кто-нибудь из наших поедет в город и захватит тебя с собой.
На следующий день, поздним утром (то есть часов в девять по здешнему чокнутому распорядку) я подметала длинную парадную лестницу, пытаясь вспомнить слова какой-нибудь подходящей песенки из Диснеевского мультика про Золушку. И еще я думала о том, насколько сильно история Золушки, а вместе с ней и все другие сказки, изменились с течением веков — очистились, стали менее страшными, а многие даже обрели счастливые концы.
Кстати, вся эта история с хрустальной туфелькой была не более чем ошибкой переводчика. Когда я впервые услышала эту сказку, Золушкины туфельки были сделаны из меха горностая, то есть из vair, по-французски. При переводе на английский это слово прочли как verre, стекло, отсюда и пошла вся история. Подметая лестницу, я тихонько напевала песенку мышек из мультфильма. А теперь давайте все вместе представим, насколько далека моя теперешняя жизнь от суеты, шика и блеска? Правильно. Чертовски далека.
— Я поведу! — раздался снизу, из прихожей, веселенький голосок Нелл. Через мгновение возле перил показалась ее каштановая головка, а потом рядом возник Рейн и, как всегда, невозмутимо сказал:
— Я сам сяду за руль.
Интересно, кто он из скандинавских богов? Наверное. Один. Бог Одиозности.
Нелл капризно надула губки, и тут меня черт дернул за язык. Перегнувшись через перила я крикнула:
— Позволь ему вести, Нелл. В конце концов, у него есть член. Как ни крути, большая разница.
Она вытаращила свои голубые глазки и уставилась на меня — сначала с изумлением, словно не могла поверить своим ушам, а затем с раздражением, когда заметила, что Рейн тоже на меня смотрит.
Мне все это надоело. Пришло время плеснуть маслица в огонь. Деловито работая метлой, я замерила:
— Разумеется, за рулем разницы нет никакой. Это понятно. Разница совсем в другом. Мальчики писают стоя и все такое.
— Что ты хочешь сказать? — натянуто спросил Рейн.
— Да так, ничего особенного. Просто лоббирую твое право водить машину. Ты ведь уже взрослый? Сколько тебе? Тридцатник?
В целом, он выглядел лет на двадцать, максимум, двадцать два, но его потрясающие глаза бли старше. На сотни лет старше.
Рейн ничего не ответил, а Нелл наморщила лобик и сказала:
— Ему двести шестьдесят семь! Мне восемьдесят три. А тебе сколько?
Ее британский акцент стал резче.
— Больше, — ответила я и, спустившись еще на одну ступеньку, продолжила подметать. Да, я превратила это занятие в настоящее театральное представление: один широкий взмах по ступеньке и два быстрых вертикальных мазка по углам. Интересно, много ли очков я заработала для души? Возможно, я разметаю себе метлой путь к спасению или типа того?