Вечная жизнь
Шрифт:
— Спу-у-у-у-у-стись вни-и-из, прекра-а-а-асная колесни-и-и-и-ца, — завыла я, стараясь вложить в эту песню всю горечь своего маленького невольничьего сердечка. — Приди-и-и-и, чтоб забрать меня домо-о-ой... [16]
Тишина.
— Спу-у-у-устись вниз, — по новой завела я, и тут в дверях появилась Нелл. Ее прелестное личико английской розы пылало, два алых пятна, как сигнальные огни бешенства, горели на ее щеках. Она уставилась на меня во все глаза. В этот вечер она, как всегда, была одета, как с обложки журнала — высокие, отороченные мехом ботинки, плотно обтягивающие джинсы, пушистый свитер цвета слоновой кости и — изюминка ансамбля — бархатный обруч для волос.
16
Настасья исполняет знаменитую песню «Swing low, Sweet Chariot» — один из самых известных сприричуэлс, или духовных песен американских негров. В них отражалась тоска по свободе, надежда на лучшую жизнь. Героиня намеренно выбрала для исполнения именно это, желая подчеркнуть сходство своего положения с судьбой несчастных, (прим. перев.).
А что у меня? Грязные джинсы, грязная и насквозь мокрая футболка (немного не рассчитала, наполнив ведро до краев), никакого макияжа, мокрые от пота лохматые белые волосы, заправленные за уши. (Тут должна следовать горькая реплика в адрес Ривер — «Это из-за вас я так выгляжу»!)
Злобная, торжествующая усмешка исказила хорошенькое личико Нелл, и я на миг снова подумала, уж не она ли, в самом деле, заколдовала мою комнату? Вообще-то, я в это не верила: для этого Нелл не хватило бы ни сил, ни познаний. Однако ее неприязнь ко мне явно выходила за рамки обычной ревности — теперь это стало для меня окончательно ясно.
Нелл посмотрела на уже отмытую мной половину пола и с мерзкой ухмылочкой зашагала прямо через нее, оставляя на сияющих плитках грязные отпечатки своих покрытых слякотью ботинок. Затем она с силой шарахнула дверью и исчезла, распространив облако свежих цветочных духов.
Я сидела, глядя на затоптанный пол — сначала с ужасом, потом с бешенством.
«Черт бы побрал эту дрянь! — мысленно орала я. — Стерва! Как только освобожусь, первым делом поищу какое-нибудь заклинание, чтобы напустить пауков в ее комнату. Тонны пауков!»
Когда в дверях показался Рейн, я в ярости уставилась на него, стиснув зубы, от злости забыв о твоих страхах и осторожности.
— Проходи, не задерживайся, — выдавила я, указывая на испорченный пол. — Твоя подружка уже испортила труд нескольких часов, теперь твоя очередь. Иди, не стесняйся.
— Я уверен, что она сделала это не нарочно, — произнес Рейн с той едва заметной четкостью согласных, отличающей произношение тех, для кого английский язык не был родным. Между прочим, это были первые слова, с которыми он соизволил обратиться ко мне за последние несколько недель.
— Ну конечно, как я могла подумать! — воскликнула я, так и сочась сарказмом. — Я абсолютно уверена: ей и в голову не пришло, что вымытая часть пола имеет какое-то отношение ко мне, корячащейся на грязной половине! И еще я уверена, что ты в это веришь, потому что ты тупой имбецил и придурок! — последние слова я проорала в голос. Мне ужасно хотелось запустить ему в голову проволочную щетку, раз уж я не могла бросить ее в Нелл.
После долгого времени, в течении которого мы с Рейном взаимно избегали друг друга, меня вдруг прорвало, и слова хлынули потоком.
— И не притворяйся, будто не знаешь, что она по тебе с ума сходит! Должно быть, непросто быть божьим даром для всех женщин! — выпалила я, поскольку мой язык работал гораздо быстрее, чем мозги. — Такой весь из себя роскошный, все пускают на тебя слюни, бегают за тобой, делают все, чтобы быть к тебе поближе. Кто знает, может быть, они и любовным заклинанием готовы тебя привязать!
Я увидела, как вспыхнули его глаза цвета густого шерри, и он впился в меня взглядом. Видела, как он мысленно перебирает разные ответы, а потом с удивлением поняла, что он отбросил их все прочь. Возможно, он тоже был за что-то очень зол на Нелл и перенес свое раздражение на меня.
— Да, ты права. Мне это так же непросто, как тебе быть мечтой любого мужчины, — парировал он. — Ты на себя смотрела? Волосы, как снег, глаза — как ночь, вся из острых слов и мягких...
Рейн резко замолчал, в глазах его промелькнул ужас. В этот миг на лице его отразилось больше чувств, чем я видела на нем за все шесть недель, что прожила тут.
Нужно будет хорошенько подумать об этом на досуге. Но сейчас мы вели сражение, и я не могла отвлекаться.
— О, да! — процедила я. А потом подняла свои мокрые мыльные руки с черными, обломанными ногтями и красной от горячей воды кожей, и медленно запустила обе пятерни в свои немытые белые волосы. Под изумленным взглядом Рейна я все так же медленно провела руками по своей мокрой, обрызганной грязью футболке, бывшей на два размера больше, чем мне нужно. — Разве можно не мечтать об этом? Ты прав, я именно та, о ком грезит каждый нормальный парень!
Готова поклясться, что на какую-то долю секунды в глазах его мелькнул дикий огонь, и Рейн посмотрел на меня с настоящей жадностью. Но не успела я мысленно присвистнуть от удивления, как этот момент прошел, и мне стало казаться, что его и вовсе не было. Поэтому я подпустила холода во взгляд и голос и рявкнула:
— Хотя, постой-ка — нет, я совсем не такая! Зато я злая, склочная, ненадежная, раздражительная и эгоистичная. Поэтому убирайся отсюда, пока можешь, придурок! — заорала я, искреннее надеясь, что никто не прибежит сюда на шум.
Рейн тяжело задышал, и я даже подумала, уж не хочет ли он запустить в меня чем-нибудь или дотянуться руками, но он сумел сдержать свой гнев. С каменным лицом он осторожно прошел по вымытому полу в носках, держа в руке ботинки, и, не сказав больше ни слова и не оглянувшись, скрылся за дверью.
Меня всю трясло от выброса адреналина. Я не понимала, что произошло. Вообще-то я практически никогда ни с кем не скандалю — обычно мне все настолько безразлично, что я не вижу причины драть глотку. Но Рейн реально вывел меня из себя. И, кажется, я тоже его достала. Между нами возникло что-то непонятное, возможно, очень нехорошее. Но я не понимала, что это такое.
Чего мне сейчас действительно очень хотелось, так это выпить. Пропустить хорошую порцию виски, может быть, с колотым льдом. Я почти ощущала на губах его вкус, почти чувствовала, как глоток обжигает горло, огнем растекаясь внутри. Раньше я всегда так делала, когда мне было грустно. Пила или, скажем, искала кого-нибудь, чтобы отвлечься. Чтобы ничего не чувствовать.
Но здесь никакого алкоголя мне не достанется. Может, смотаться в город? Но я боялась ехать куда-то в темноте. Во всем доме не было никого, кто мог бы меня развлечь — все, наверное, уже спали, а даже если бы и не спали, то все равно вряд ли захотели бы со мной развлекаться.