Вечное движение (О жизни и о себе)
Шрифт:
Ночами луна подымалась из-за черного леса, сначала как узкое лезвие, а потом все более обнажающая свое круглое тело. Ее лик холоден ночью, сверкают листья осокоря, они словно бы сами осколки луны, так их сияние в черном лесу соединяет лучи между ними и лучами в небе.
Урал плывет мягкий и теплый на ощупь, черный, если смотришь на него с зыбкой кромки ночных песков. Тени сов ломают свой полет неслышно и остро. Филин бухает, его заунывные вопли "фу-бу, фу-бу" несутся вдоль по черным пескам, обгоняя медлительно дышащие воды реки. С берега голого яра, если дует ветерок, возникают призрачные шары перекати-поля, они подымаются и падают медленно, беззвучно в мягкие, нежные, но жадные черные воды. На далеких песках сонно погогатывают гуси, на лугах, в озерах звонко крякают почему-то не спящие утки. Воздух, свежий, чистый, холодный, неповторимый воздух уральной ночи, пьянит кровь, и мысли идут острые, яркие, как эти крики запоздалых куликов, словно говорящие листья свежих деревьев.
Сколько ночей провел я под небом в густой тени
Уральская казачка, наша помощница из села Коловертное, пела у гаснущего костра. Чернильная ночь обступала засыпающий лагерь. Она пела старинную казачью песню:
Круты бережки, низки долушки
У нашего дорогого Яикушки.
Костьми белыми, казачьими усеяны,
Кровью алою, молодецкою упитаны,
Горячими слезами матерей к жен поливаны.
Песня входила в круг моего сна, и незримой явью становилась эта песня в таинственно спящей и сном этим живущей душе.
Урал свободно, бездумно, сначала в горах, затем в лесостепи, а от Уральска почти по прямой, чуть изгибаясь, свежей речною гладью бежит по степям, а затем и пустыням. Свежее тело реки необозримо, оно стремится мягко и неуклонно непреодолимой силой к свободному далекому Каспийскому морю. Весною, борясь с током воды, из моря выходят полчища рыб. Река неизменно создает себе преграды. Каждый раз, когда кончается яр, она поворачивает свой бег и вытекает к золотым пескам, которые желтыми тяжелыми плесами лежат, завертываясь, как в одеяло, горячими токами солнцем прокаленного воздуха. Под ярами вода черна, здесь не достанешь дна. У песков по их отмелям воды голубеют. Иногда летит над водою вяхирь - сизый, лесной голубь, и не знаешь: что это такое? Словно бы всплеск уральной воды оторвался, стал птицей и летит теперь от нее вдаль, в леса, чтобы остановиться на вершине осокоря и посмотреть на весь этот край красоты и покоя. На ярах и за маревом песков стоит урема пойменного леса, лежат зеленые луга с травами, в хорошие годы в рост человека. По лугам, часто в таких тальниковых зарослях, что через них даже зверю приходится делать тропы, лежат озера, ерики и котлубани. В камышах луговых котлубаней иногда обосновываются города ос. Однажды в охотничьем азарте я в трусах заскочил в одну такую круглую, всю в белых кувшинках котлубань. От грохота моих выстрелов, засвистав крыльями, сорвались утки, а камыши загудели грозно, как потревоженное, но могучее и уверенное в себе войско. Десятки тысяч черно-желтых беспощадных бойцов, гудя, поднялись в воздух. Страх удесятерил мои силы, и я побежал прочь сквозь кугу на луг, осы ударяли и били так, что, еле отдышавшись, я затем долго чувствовал, как яд этих ужасных ударов отравлял мою кровь.
Весною в полноводный год все царство поймы уходит под воду. Новой силой и новой рыбой наливаются озера и котлубани. Земля млеет в теплой воде, и речной ил осаждается на ней, неся в себе силу плодородия.
В 1950 году первый раз я был на настоящем весеннем разливе, да еще такой могучей реки, как Урал. Ее воды в конце апреля вздыбились от весеннего паводка. Пойменный лес стоял в волшебных своих отражениях, в нескончаемых зеркалах разлившейся на километры весенней животворной воды. Громоздкие столетние ивы и осокори, разбросав могучие ветви, погрузились по пояс в синюю воду, все еще оставаясь в плену дурмана от долгой зимы. Их зеленые листья еще спрятаны в почках, они не слышат шума живой воды и криков птиц, которые летят в вышине или хлопочут на их голых ветвях. Иногда вода спокойно разливается вдали от бега фарватера, в других местах она идет валом, и горе волкам или зайцам, горе рыбаку, которые зазеваются на этой воде. Начинается клев крупных сомов, они хватают наживку и затем гнут к воде ветки или целые деревца, к которым привязана снасть. По мелким местам начинается бой рыбы. Идет нерест. У твоих ног, словно бы сверхзаряженные мощной энергией тела, мчатся и трутся друг о друга сазаны. Трудно представить колоссальную энергию золотых могучих рыб, с какою они разрезают с пеной и грохотом мелководье, где тепла вода и где икра, быстро нагревшись, дает крепких, проворных мальков. Сила бега этих прекрасных рыб необычайна, их удары рвут любую снасть и любые преграды.
За разливом реки лежат бескрайние степи. Серебряные, матовые ковыли блаженно впитывают в себя весенние токи вод. Тюльпаны рассыпались по степи и складывают свои цветы в желтые, красные, синие, голубые узоры. Птицы кричат над степью и садятся к воде. Быстроногие сайгаки лежат в зеленых постелях из весенней травы. По ночам лисы выходят из нор и играют с луною. Длиннохвостые тушканчики скачут, подруливая помпоном своего неестественного хвоста. Суслики встают у норок и смотрят на небо, где плывут облака и, широко раскинув свои крылья, висят, вглядываясь в землю, степные орлы. Небо весеннее, голубое, обещающее только счастье, бесконечное, как вселенная, полно крыльев, восклицаний, вскриков, шума. Царство птиц, многоголосое, необычайное в своей красоте, повадках, в своей приверженности родным местам, летит, опускаясь для любви и жизни здесь,
Впервые здесь, на Урале, я увидел полную мощь и весенних и осенних перелетов птиц. Летят утки, гуси, кулики, журавли, лебеди, бесчисленные стаи певчих и других птиц. Весной они летят в упоительном океане голубого света. Они спешат, знают, что впереди у них дурман любви, дети и нега родных мест. Неисчислимые, крылатые стаи летят по ночам, закрывая звезды. Гуси кричат, свистят кулики, утки переговариваются между собою. Небо, увлеченное их полетом, словно бы движется с ними. На утренней заре движение птиц становится яростным. Вместе с солнцем над светлеющим горизонтом идут и идут фантастические стаи. Лебеди, вытянув изваянные шеи, зовут: "Скорее, скорее". Их мощные, светлые, чистые крики заполняют воздушное пространство. Их стаи, как голубеющие снежные облака, мчатся по синему небу. Осенью птицы не спешат, туман заставляет их спускаться к земле, и тогда почти на уровне роста человека из клочьев тумана вырываются цветные стаи козары, или серых громадных гусей, или безумные стаи перепелов.
Лицом к лицу встретил я тигров уральских джунглей - неутомимых, хитрых, свирепых, сильных волков, в те годы, казалось, неодолимых хищников этих мест. Раньше мы слушали их крики и вой, теперь несколько раз я вплотную столкнулся с самоуверенными, наглыми хозяевами уральских лесов.
Волки осторожны, они не нападают на людей. Редко удается увидеть волка ближе 200 - 300 метров. В пойме Урала, как и в других местах, они приносили огромный вред. Волки питаются самой разною пищей: от косуль и сайгаков до лягушек. Однако чаще всего они нападают на домашних животных. Много раз в те годы местные животноводы жаловались нам на зверскую расправу волков с овцами и с крупным рогатым скотом.
Мы шли с черным, как вороново крыло, пойнтером Жунькой по большой поляне недалеко от обрывистого берега Урала. Надо было вернуться обратно в лагерь, так как ружье мое заело патроном, я не мог этот патрон ни вогнать в ствол до конца, ни вытащить. Ружье, переломленное в затворе и беспомощное, я повесил стволами и прикладом вниз, через плечо. Жунька забежала за куст, и вдруг я увидел, как какое-то длинное серое тело метнулось вслед за собакой. Голодный весенний волк, увидев перед собою добычу, забыл обо всем и бросился, чтобы взять собаку у меня на глазах. В следующую секунду собака выскочила из-за куста на поляну и помчалась мимо меня. "Ко мне!" - закричал я ужасным голосом. Жунька поняла тон моего крика и безропотно легла на землю. Из-за куста вымахал грязный, облезлый, в клочьях линяющей светлой шерсти, худой волчище и бежал прямо к недвижно лежащей собаке. "На-зз-ад! - не своим голосом закричал я.- На-зз-ад, у-б-ь-ю", - и тоже побежал к распростертой собаке. Так мы встали над нею - волк, который глядел на меня, и я, занеся над его головой свое бесполезное ружье. Волк молчал, я же, потеряв контроль над собой, кричал надсадно: "У-б-ь-ю, у-б-ь-ю!" Волк медленно отступил, будто понимал, что кричу я без всяких оснований, так как убить его нечем. Однако черт их знает, этих людей, от них можно ожидать всего, и волк нехотя потрусил за кусты и исчез. Трудно сказать, кто из нас первый, я или Жунька, пришел в себя. Собака жалась к ногам, и мы отправились дальше по дороге в лагерь.
Вторая близкая встреча с волком произошла после того, как случайно натолкнулись мы на небольшое озеро в лесу. Оно умирало. Уровень Урала понижался, глубже и глубже уходили грунтовые воды, шаг за шагом обнажались берега и дно озера, Масса рыбы, ракушек, водяных насекомых, растений оставалась в его мелких лужах. Где было поглубже, там еще стояли ямы глубиной по колено, вырытые сазанами, в них скрывалась крупная рыба. Это гибнущее озеро, казалось, будто огромное круглое блюдо, брошенное чьей-то безжалостной рукою на потребу лесу, и лес пировал. Сотни коршунов сидели на ветвях окрестных деревьев, здесь же мрачно восседали орлы. Сороки визгливо дрались, хватали и пожирали добычу. Утки ловили мелочь и давились ею от избытка. Кулики и трясогузки бегали по краю воды. Влажный илистый берег и дно топтали лисы, волки, ласки, хорьки и другие хищники.
Звери разбежались при нашем подходе, утки слетели, коршуны и орлы расселись чуть-чуть дальше вокруг на деревьях. Озеру оставалось жить несколько дней, оно было обречено. Я глядел на эту картину безропотной смерти. Умирало что-то большое и прекрасное, а дерзкая, безжалостная жизнь зубами и клювами рвала его тело. На следующий день я вновь пошел к месту этой смерти, надеясь увидеть уток, встал от озера метрах в тридцати, спрятался за большим терновым кустом. В глубину зарослей терна шли звериные лазы, но я не обратил на них внимания, а недвижно стоял и ждал, когда на открытый для моих глаз плес сядут утки. Гибким движением, неслышно, словно живая душа этого леса, страстно замерев, передо мною шагах в десяти возникла серая упругая фигура большого волка. Я не слыхал, как он шел и как вышел сквозь кусты. Он вышел и, так же как я, скрывшись за куст, устремил глаза на озеро. Ветер дул от него, и он не чувствовал того, что его страшный враг стоит рядом. Я поднял ружье и выстрелил в волка под лопатку. Утиная дробь вошла в его тело. Волк сделал громадный прыжок, алая кровь потекла по его боку и по передней правой ноге, затем тяжело побежал, обогнул меня и шагах в пятнадцати за мною ушел в глубины колючих кустов. Второй раз я не стрелял. Большой звериный лаз в терновнике был в крови, волк исчез в его зарослях.