Вечность длиною в день

Невская Ирина

Нельзя привыкнуть к мысли, что убьют. Однако «чёрные тюльпаны» методично выполняли свою работу. Двадцатилетние пацаны возвращались домой в цинковых гробах. Сколько горя и боли там, дома. Но если б только там знали, что гораздо больнее тем, кто оставался здесь и провожал «тюльпаны», застывая от горя и осознания того, что ничего уже нельзя исправить и изменить.

Начальник отделения, седой усатый полковник, отдал Сергею выписку и пожелал здоровья. Лёшка приехал, как

обещал. Он болтал без умолку, возвращая Сергея к привычной жизни.

– Ты чего такой? – спросил он, глядя на удручённого друга.

– Да так, - отмахнулся Сергей.

– Марина? – догадался вездесущий Лёшка. Тот в ответ лишь кивнул.

– Да, кстати, это тебе, - сказал Скворцов, протягивая письмо.

Сергей мельком взглянул и, узнав почерк Вероники, тут же спрятал письмо в карман, не читая. Лёшка удивленно посмотрел на друга и усмехнулся:

– Ну, ты даёшь!

Конечно, он прекрасно всё понял и больше к этой теме не возвращался, тактично переведя разговор на другое.

В части во время отсутствия Сергея ничего не изменилось. Всё было так же, как и до его ранения. Но Сергей чувствовал, что теперь жизнь для него разделилась на две половинки: до Марины и после.

– Салам! – приветствовали его мужики.

 По поводу возвращения Сергея они устроили торжественную встречу. Но, странное дело, несмотря на количество выпитого, никто из них не опьянел. Близость смерти не давала пьянеть и расслабляться, сколько ни пей. Сергея даже водка не прошибла, он так и не смог справиться со своей тоской…

Марина привычно укладывала перевязочный материал в биксы, постоянно путая, где должны быть ватные тампоны, а где бинты.

– Маринка, не переживай ты так, - успокаивала её Машка, нескладная высокая и некрасивая девица, прозванная в госпитале Гренадёршей. – Мало, что ли, мужиков? Вон сколько красавчиков томится.

– Да разве дело в красоте? – не соглашалась с подругой Марина. – Понимаешь, Машка, со мной такого ещё никогда не было. Увидела его – и всё. Умерла сразу же. Это судьба моя.

– Ой, - Гренадёрша хихикнула, - это они, когда рядом с нами, - судьба наша, а как отъезжают, ну, хоть на километр, сразу забывают. Да у них у всех в Союзе то жёны, то любимые. Только у нас всё же преимущество есть.

– Это какое же?

– Здесь мы им и жены, и любимые.

– Да что ты плетёшь! – возмутилась Марина. – Машка, что ты, в самом деле? Здесь госпиталь…да и вообще… Не могу я так легко мужиков менять.

Гренадёрша засмеялась, обняла Марину и сказала, вздохнув:

– Ой, подруженька, побудешь здесь с моё, попривыкнешь. Знаешь, почему я здесь? – Машка, хитро прищурившись, посмотрела на Марину и продолжила: - Там, в Союзе, на меня никто и не смотрел. Я не ты: рожей да кожей не вышла. Сначала как дура ждала

неземной любви, этакого сказочного принца, а когда поняла, что хренотень это всё, ничего я не дождусь, сюда попросилась. А здесь…,- она усмехнулась и сказала, поглаживая себя по груди, - а здесь никто на мою рожу не смотрит, не до этого им. Они другое во мне оценили.

Марина сердито дернула плечами, высвобождаясь из крепких тисков подруги, но та не обиделась, а лишь раскатисто заржала.

– Твой Серёга тоже мужик и ничем от остальных козлов не отличается. У них у всех одно на уме. Может, ты и не встретишься с ним больше.

– Ты что? – испугалась Марина. – Обалдела? Он не козёл вовсе. Вот выведут нас, и мы поженимся.

Гренадёрша философски покачала головой и сказала:

– Ну, мы, бабы, дуры. Поженитесь, говоришь? Это он тебе наобещал? Можешь не отвечать, сама знаю, что он. Лапшу на уши повесил, а ты и слопала, дурочка. Удивляюсь я тебе, Маринка, вроде и замужем была, дочка есть, а ума не нажила.

– Врёшь ты все, - повернувшись к подруге, процедила Марина, - мой Сергей, он не такой. Я знаю. Я чувствую, что он любит меня. И я его тоже люблю.

– Ну-ну, - недоверчиво произнесла Гренадёрша, - время покажет, кто из нас прав.

– Нет, Машка, - ответила Марина, с волнением обращаясь к подруге, - ты не права и никогда не будешь.

 Гренадёрша повернулась к Марине всем телом и с ухмылочкой сказала:

– Слушай, подруга, создаётся впечатление, что тебя, кроме мужа и Серёги, больше никто так и не о…

Смачное словцо, которое привычно раскатилось эхом по операционной, заставило Марину покраснеть. В госпитале она всего два месяца, но так и не привыкла к тому, что здесь матерятся все, даже медсестры. Она понимала, что ни в коем случае нельзя отличаться от остальных, это считалось плохим тоном, но до сих пор так и не смогла перебороть себя, разговаривая с ранеными ласково и подчёркнуто вежливо.

– Я вообще… по-настоящему стала женщиной только благодаря Серёже, - Марине с трудом дались эти слова.

– Ой, как всё у нас запущено, - рухнув от удивления на кушетку, проговорила Гренадёрша, а потом улыбнулась и сказала: - Счастливая ты, Маринка, завидую я тебе страшной завистью. Я замечала: мужики, когда с тобой разговаривают, готовы тебе руки целовать, а меня - облапать. Тебе везёт, ты красивая.

Неожиданно она всхлипнула, и из её глаз покатились крупные слёзы. Но Машка как будто не ощущала их и не вытирала, продолжая признаваться Марине:

– Я думала, что приеду сюда, и всё изменится. Но ничего не изменилось. Неужели я не заслужила любви? Это, - она махнула рукой куда-то в сторону, - тоже не любовь. Маринка, я е… с этими козлами, но ведь баба во мне… бабы во мне нет, ничего я не чувствую-у-у-у.