Вечность Эллы и Миши
Шрифт:
— Я буду честен с тобой, Элла. Он очень плох, — говорит он прямо. — Он появился этим утром, и пьет с тех самых пор. Без остановки. Я предложил ему поехать домой, но он отказался.
Я закрываю дверь и бросаю ключи на стойку. — Ты можешь присмотреть за ним немного, пока я не разберусь, что с ним делать?
— Я думаю, что да, — говорит он с неохотой. — Слушай, Элла, я понимаю твою ситуацию, но мне надо следить за баром... и когда он доходит до такого состояния, то создает много проблем. Я не против помогать, но до тех пор, пока это
— Я буду так быстро, как только смогу, — обещаю я. — И я, правда, очень сожалею из-за этого.
Он вздыхает. — Все хорошо. Я знаю, что это для тебя тяжело. Я имею в виду, что ты еще ребенок.
Я никогда не была ребенком. Не совсем. Я мыла посуду и убирала дом, когда мне было шесть, готовила еду в восемь, и следила за тем, чтобы мама принимала свои лекарства в десять лет.
Я попрощалась и повесила трубку, опускаясь на замшевый диван. Квартира маленькая, с белыми стенами и бежевым ковром, в углу телевизор. Между кухней и гостиной небольшая обеденная зона. Место пахнет корицей, и раковина заполнена посудой.
Я зажимаю пальцами нос. — Черт... Кому я должна звонить? — Моя рука падает на колени, и я звоню Итану.
Он отвечает после третьего гудка. — Хорошо, это очень странно. Ты никогда не звонишь мне.
— У меня есть к тебе просьба, — я замолкаю, набираясь смелости. — Пожалуйста, можешь забрать моего отца из бара Денни, и побыть с ним, пока я не приеду?
Он молчит секунду. — Да, я могу это сделать.
— Спасибо, — говорю я с благодарностью. — Я приеду так скоро, как только смогу. Обещаю. Двенадцать часов максимум.
— Не убей себя, добираясь сюда, Элла. Я сказал, что все будет хорошо, так что приезжай, как сможешь.
— Хорошо. Позвоню, когда буду в пути.
— Звучит отлично.
Я вешаю трубку и бросаю телефон на кофейный столик, думая, где, черт возьми, я найду машину. Я начинаю звонить Мише, но останавливаю себя. Я не говорила с ним в течение дня, и последнее, чего я хочу, это позвонить ему и начать реветь.
Кроме того, он ничего не сможет с этим поделать.
Он колесит по всей стране.
Миша
— Если ты продолжить попадать в неправильную ноту, — предупреждаю я Наоми. — Я собираюсь убрать гитару.
Мы сидим на кровати в квартире-студии, с нашими гитарами на коленях. По всему полу валяется грязное белье, и мусор заполняет весь стол. Дилан и Чейз в баре, пытаются повеселиться. На мне пижамные штаны без рубашки, волосы Наоми мокрые и собраны на голове, потому что она только вышла из душа.
— Не будь придурком, — шутит она, дергая за резинку так, что ее влажные волосы падают на ее плечи. — Нота, которую я играю, звучит намного лучше, чем та, которую ты думаешь, мы должны взять.
Я качаю головой и бренчу по струнам своей гитары. — Это все зависит.
Она играет аккорд и перекрикивает шум. —
— Играешь ли ты в комнате, наполненной глухими людьми, — я безжалостно улыбаюсь.
Она закатывает глаза и кладет гитару на кровать. — Иногда ты такой засранец.
Она права, но для этого есть причина. Два дня назад, я осматривал достопримечательности и искал здание, где, как я слышал, работает мой отец. Я только что поговорил по телефону с мамой, она сказала, что собирается в отпуск с каким-то чуваком, в два раза младше ее, и что мой отец сейчас живет в Нью-Йорке.
Я лишь хотел увидеть, где он работает, других причин не было, лишь любопытство. Пока я стоял перед зданием, мужчина прошел рядом со мной, направляясь за такси. Это был мой отец, и я начал отворачиваться, но он увидел меня и махнул рукой. Я хотел развернуться, показав ему средний палец, но ничего не мог сделать, кроме как стоять там, как маленький ребенок.
Он подошел ко мне с удивленным выражением на лице. Он был в черном костюме и пальто, и смотрел на меня глазами, точно такими же, как и мои. — Миша, что ты здесь делаешь?
— Я живу здесь некоторое время. — Мой тон был резким. — Что ты здесь делаешь?
Он указал на возвышающееся здание с металлической наружностью.
– Меня перевели сюда работать две недели назад. Я звонил твоей маме и сказал об этом.
Я притворился, что не знаю этого. — Тебе, правда, надо перестать звонить ей. Ей не надо с тобой разговаривать.
Он посмотрел на меня, и его выражение лица стало холодным. — Так почему ты живешь в Нью-Йорке?
Я играю с цепочкой на своих джинсах, выпрямив плечи, когда толпа людей проталкивается мимо меня. — У моей группы концерты в одном из здешних клубов в этом месяце.
Снисходительный взгляд появляется на его лице. — Почему я не удивлен? Я должен был знать, что ты делаешь нечто подобное.
Я сжал руку в кулак, борясь с тем, чтобы не ударить его. — Что, черт возьми, это должно значить?
Он оглядел людей, проходящих мимо нас, будто волновался, что кто-то подслушает нас. — Слушай, Миша, я ничего не имел в виду. Я должен идти.
Я повернулся к нему спиной и ушел. По пути назад в квартиру, я понял, что мой отец всегда был полным кретином. Даже когда он все еще был моим отцом, он придирался к каждой мелочи, которую я делал, и говорил мне, что я часто был неправ.
— Эй, — Наоми хлопает руками перед моим лицом, и я вздрагиваю. — Ты полностью ушел в себя.
Я аккуратно ставлю свою гитару на пол и облокачиваюсь на подголовник. — Я думал, ты идешь веселиться сегодня вечером.
Она пожимает плечами и растягивается на кровати на животе, скрестив руки и положив на них подбородок. — Нет желания сегодня. Кроме того, в последнее время ты кажешься не в себе, и я не хочу оставлять тебя одного, чтобы ты утонул в своей скорби.
— Я не тону в своей скорби. — Я делаю глоток содовой. — Я просто в замешательстве.