Вечность на двоих
Шрифт:
— А меня ты зачем позвал?
— Я тебя не звал.
— Мне сказали, что меня затребовал парижский уголовный розыск.
— Я тут ни при чем, но ты действительно появилась очень кстати.
— Чтобы выдрать этих парней из лап Наркотдела.
— Мортье считает, что это никакие не парни, а просто подонки, один из которых к тому же черный. Мортье — начальник Отдела по борьбе с наркотиками, и у меня с ним не сложились отношения.
— Поэтому ты не хочешь отдавать ему трупы?
— У
— Ты уже сказал. Давай подробности.
— Нам ничего не известно. Их убили в ночь с пятницы на субботу, у Порт-де-ла-Шапель. Следовательно, считает Мортье, это разборки наркодилеров. Мортье просто убежден, что чернокожие ничем, кроме наркоты, не занимаются и вообще непонятно, что умеют делать в этой жизни. К тому же у них след от укола на локтевом сгибе.
— Видела. Обычные анализы ничего не дали. Чего ты от меня ждешь?
— Покопайся и скажи мне, что было в шприце.
— Чем тебя не устраивает гипотеза о наркотиках? Порт-де-ла-Шапель — самое место.
— Мать черного верзилы уверяет, что ее сын к наркотикам не прикасался. Не употреблял, не торговал. Мать белого верзилы не в курсе.
— Ты еще веришь престарелым мамашам?
— Моя всегда говорила, что у меня голова как сито и слышно, как в ней со свистом гуляет ветер. И она была права. Я же тебе сказал — у них обоих грязь под ногтями.
— Как у всех горемык на блошином рынке.
Слово «горемык» Ариана произнесла безучастным тоном человека, для которого бедность — факт, а не проблема.
— Это не просто грязь, Ариана, это земля. А наши ребята вовсе не садовники. Они живут в полуразрушенных домах без света и отопления — город предоставляет их в таком виде разного рода горемыкам. Равно как и престарелым мамашам.
Взгляд Арианы уперся в стену. Когда она осматривала труп, ее глаза сужались и застывали, превращаясь, казалось, в окуляр точнейшего микроскопа. Адамберг не сомневался, что, исследуй он ее зрачки в эту минуту, он бы рассмотрел в них два четко прорисованных тела, белое в левом глазу, черное — в правом.
— Одно могу тебе сказать, Жан-Батист, — их убила женщина.
Адамберг отставил чашку, ему не хотелось перечить ей и на этот раз.
— Ты видела, какого они габарита?
— А что, ты думаешь, я делаю в морге? Предаюсь воспоминаниям? Видела я твоих парней. Обычные качки, косая сажень. И тем не менее их убила женщина.
— Вот тут поподробнее.
— Приходи вечером. Мне надо еще кое-что проверить.
Ариана встала, сняла с вешалки белый халат и надела его прямо на костюм. В кафе возле морга не любили судмедэкспертов. Клиентам было неприятно.
— Не могу. Иду на концерт.
— Ладно, приходи после. Я работаю допоздна, как ты помнишь.
— Не могу, концерт в Нормандии.
— Вот оно что, — сказала Ариана, застыв. — А какая программа?
— Понятия не имею.
— Едешь в Нормандию на концерт и не знаешь, что играют? Или ты слепо следуешь за дамой?
— Не следую, а любезно сопровождаю.
— Вот оно что. Ну что ж, заходи в морг завтра. Только не утром. Утром я сплю.
— Я помню. До одиннадцати.
— До двенадцати. Старость не радость.
Ариана присела на краешек стула, явно не собираясь тут задерживаться.
— Я еще кое-что должна тебе сказать. Но не знаю, надо ли.
Паузы, даже очень длинные, никогда не смущали Адамберга. Он ждал, размышляя о вечернем концерте. Прошло минут пять или десять, он не заметил.
— Семь месяцев спустя, — внезапно решилась Ариана, — убийца явился с повинной.
— А, ты об убийце из Гавра, — Адамберг поднял на нее глаза.
— Он повесился в камере через десять дней после своей исповеди. Ты оказался прав.
— И ты расстроилась.
— Да. Я уж не говорю о своих шефах. Я прождала повышения еще пять лет. Типа ты мне принес разгадку на блюдечке, а я типа и слушать тебя не желала.
— И ты мне ничего не сказала.
— Я забыла твое имя, стерла его из памяти, выкинула куда подальше. Как кружку с пивом.
— И до сих пор на меня злишься.
— Нет. Благодаря нашему крысолову я занялась расщеплением личности. Ты не читал мою книгу?
— Просмотрел, — увильнул от ответа Адамберг.
— Я изобрела термин — убийцы-двойняшки.
— Да, — нашелся комиссар, — мне рассказывали. Они словно разрезаны пополам.
Ариана поморщилась:
— Скорее они состоят из двух несоприкасающихся частей — одна убивает, другая живет обычной жизнью, и они даже не подозревают о существовании друг друга. Это большая редкость. Например, та медсестра, которую арестовали в Аньере два года назад. Таких убийц-рецидивистов очень трудно разоблачить. Потому что их никто не может заподозрить, даже они сами. Кроме того, они соблюдают крайнюю осторожность, опасаясь, как бы их не застукала вторая половина.
— Помню я эту медсестру. У нее, по-твоему, раздвоение личности?
— Редкий экземпляр. Не попадись на ее пути гениальный сыщик, она бы так и косила направо и налево до самой смерти, даже не подозревая об этом. Тридцать два убийства за сорок лет, и хоть бы что.
— Тридцать три, — поправил Адамберг.
— Тридцать два. Мне лучше знать, я с ней часами разговаривала.
— Тридцать три, Ариана. Я же ее арестовал.
Она замешкалась, потом улыбнулась.
— И то правда, — сказала она.