Вечность продается со скидкой
Шрифт:
– Хорошо, – сказал Енусидзе. – Кто не хочет слушать голос разума, тот волен делать то, что ему заблагорассудится. Но я не несу ответственности ни за кого бы то ни было.
– Этого и не требуется, – заявил Виктор Антонов. Чемпион мира занял место рядом с Гончаровым. – За безопасность отвечать буду я. Никто из вас больше не посмеет совершить убийство.
– Как вы смеете так говорить! – возмутилась Ирэн Аристарховна. – Вы обвиняете нас в убийствах. Неслыханно!
Неизвестно, чего больше содержалось в ее восклицании – негодования или фальши.
– Так, так, – шепнула Кате Мамыкина. –
– И как вам только удалось остаться в живых, – в восхищении пробормотала Катя. Лидия Ивановна отпрянула от нее. Девчонка ничего не может знать! На свете, наверное, уже и не осталось тех, кто мог бы открыто заявить – Лидия Мамыкина «стучала» на своих же.
– Итак, хватит болтать, – произнес Дима Реутов. – Не будем раньше времени сходить с ума, у нас будет еще предостаточно для этого возможностей.
Он вместе с Енусидзе отнесли тело в подвал.
– Как-то не по-христиански, – заметила, пожевав губами, Лидия Ивановна.
– По крайней мере, мы знаем, что все находятся именно там, – сказала Настя Куликова.
Енусидзе попытался устроить новый допрос, но никто не воспринял эту идею с энтузиазмом.
– Зачем, все равно мы не выясним, кто это сделал, – сказал Сергей Леонидович. – Отныне от лица моих товарищей, – он обвел рукой группку своих приверженцев, – мы вводим новое правило. Ночью по кемпингу не ходить. Это будет приравниваться к признанию в совершении убийств.
– Что за ерунда, – произнесла Ирэн Аристарховна. – Я с этим не согласна!
Катя Вранкевич пыталась понять, что же происходит. До этого она воспринимала все случившееся как некую, хоть и зловещую, игру. Теперь все разительно переменилось. В университете она изучала материалы так называемого Стэнфордского эксперимента. Студентам предложили на некоторое время перевоплотиться в заключенных и надзирателей.
Результат оказался шокирующим – надзиратели, еще вчера интеллигентные молодые люди, получали удовольствие от морального унижения тех, кто по жребию стал заключенным.
Неужели странная и одновременно страшная атмосфера кемпинга так действует на психику, что все постепенно начинают меняться? И она в том числе?
Катя попыталась поговорить об этом с Димой Реутовым, практически единственным человеком, о котором она с уверенностью могла сказать, что он – не убийца.
– Катюша, спасибо, – произнес журналист. – Я тоже тебя не подозреваю. Поверь мне, убийца кто-то из мужчин. Я рад, что ты исключила меня из числа возможных претендентов на эту роль.
– Мне очень не нравится Сергей Гончаров, – сказала Катя. Они находились на кухне. Марина спустилась в погреб, чтобы набрать картошки. Несмотря на раскол, произошедший среди гостей кемпинга, предводительствуемые Гончаровым решили питаться вместе со всеми.
Дима произнес:
– А вот у меня очень большие подозрения насчет историка Сколышева. Он так непонятно улыбается, словно знает больше других. Я за свою жизнь много раз сталкивался с психами.
– Я ведь все-таки дипломированный психолог как-никак, – ответила Катя. – Петр Сергеевич…
Она не договорила, так как на кухне возник сам предмет обсуждения – Петр Сергеевич Сколышев.
– Ну что, молодые люди, вместо того чтобы помогать с обедом, сплетничаем? – спросил он шутливым тоном. Сколышеву очень хотелось узнать, о чем именно вели речь Дима с Катей, он клял себя за то, что не притаился, чтобы подслушать окончание их беседы.
Из погреба появилась раскрасневшаяся Марина. Сколышев выхватил у нее ведро.
– Я не хочу, чтобы у вас создалось ложное впечатление, – сказал он. – У Сергея Леонидовича просто не выдерживают нервы. Поэтому я на вашей стороне. Можете на меня рассчитывать.
– Хорошо, – процедила Пояркина. – Обед будет готов через час.
– Что нужно этому очкарику? – спросила Марина, после того как Сколышев удалился. – Не верю я ему. Он напоминает мне чиновника из областной администрации – такой же вертлявый, улыбающийся, а глаза бездушные. Заверяет, что решит дело по совести, а сам ждет взятки. Нужно почистить картошку, – Марина вручила ведро Кате. – Передник возьми в кладовке.
Пояркиной не понравилось, что девушка кокетничает с Димой. Пусть вместо того, чтобы вести ненужные беседы, займется делом. Катя, вздохнув, подумала о том, что настал момент ощутить себя Золушкой.
– Завтра канун Нового года, – произнес Дима. – Мы совсем об этом забыли.
Новый год, Новый год… Генрих Кузнецов не выносил этот праздник. Воспоминания детства жгли ему виски.
Белыми длинными пальцами он обхватил голову. Все самое худшее, что произошло с ним в жизни, так или иначе связано с этим праздником.
Он родился в шахтерском городке, его отцом был немец, который попал в плен в самом конце войны. В армию фюрера он пошел не по убеждению, а по необходимости – отказаться было равносильно самоубийству. Он открыто радовался, узнавая о победах советских войск. На это уже никто не обращал внимания, офицеры озаботились тем, как избежать неминуемого возмездия и сдаться в плен союзникам России. Самое удивительное, что, пройдя горнило лагерей и величайших строек социализма, где военнопленные использовались как дешевая рабочая сила, Ромуальд Фихтинг стал пламенным коммунистом. Он принял осознанное решение остаться в Советском Союзе, о нем даже напечатали заметку в «Правде». Отец был шахтером, поэтому неудивительно, что он выбрал местом нового жительства Донбасс.
Генрих плохо его помнил – отец умер рано, на шахте произошел взрыв метана, погибло множество людей. О несчастном случае запретили говорить. Мать Генриха, хохлушка Леся, осталась одна с четырьмя детьми. Она была великолепной портнихой, это позволяло им кое-как сводить концы с концами.
Отец, как помнил Генрих, часто рассказывал ему о Рождестве – волшебном празднике, когда послушные и воспитанные дети получают от Деда Мороза подарки: сладости, игрушечную железную дорогу и даже настоящий велосипед. Генрих столько раз ждал наступления зимы, но старик с пышной белой бородой и мешком гостинцев так и не приходил. В школе учительница сказала, что Деда Мороза не бывает, это буржуазные выдумки, а Рождество – вообще не советский праздник. Генрих запомнил, что Новый год – это день, когда угасают иллюзии и разбиваются мечты.