Вечные каникулы
Шрифт:
Я посмотрел на Бейтса, но выражение его лица говорило само за себя; он замер, неспособный принять решение. От него никакой пользы нам не будет.
— Где Мак? — спросил он.
— В поисковом отряде, сэр, — ответил я.
— А. Точно. Эмммм…
«Бля. Нужно что-то делать».
— Сэр, дайте мне оружие, сэр, — произнёс я.
— Чего?
— Дайте мне оружие, сэр.
Я не кричал, да без толку было кричать. Я лишь тихо настаивал, демонстрируя власть, которой за собой не чувствовал. Он передал мне винтовку, и в этот же миг подбежала Матрона.
— Матрона, — сказал я. — Выходи и поговори с ними. Дай мне пару минут.
Та задумалась, взглянула на Бейтса в поисках одобрения, но тот лишь пялился в окно, покусывая губу. Она взглянула на меня, кивнула, затем вышла на крыльцо, с винтовкой наизготовку, но без явного намерения стрелять.
Наездница спешилась и встала возле раненого мальчика, который продолжал отползать от неё, он стонал и плакал, за ним тянулся густой кровавый след. Её коллега оставался верхом, удерживая двоих других метрах в двадцати позади неё.
Я обернулся, протиснулся сквозь толпу мальчишек и побежал вверх по главной лестнице. Мне требовалась хорошая точка обзора.
Я услышал позади выстрел и мой желудок дёрнулся. Господи, она казнила мальчишку.
Я добежал до площадки на втором этаже, забежал в класс и выглянул на дорогу. Твою мать, сраные окна закрыты. Я положил винтовку на подоконник и попытался открыть створку. Без толку, она закрашена и не откроется. Я посмотрел вниз, увидел Матрона и с облегчением осознал, что стреляла она, предупредительный выстрел. Раненый мальчик продолжал ползти. Дробовик наездницы теперь был нацелен прямо на Матрону.
Я мог бы разбить одну небольшую секцию окна, но не хотел привлекать к себе внимание, и мне нужно было слышать, о чём они говорили. Я выругался, схватил винтовку и побежал обратно к лестнице. Я терял драгоценное время. Я побежал на третий этаж. Зал здесь служил общежитием с койками, стоящими у окон, одно из которых оказалось открыто. Я тихо пробормотал слова благодарности, лёг на койку, схватил винтовку и выставил ствол из окна. Я прижал приклад к мягкой плоти правого плеча. «303-й» лягается, как осёл, и если не приложить приклад, как следует, можно получить сильный синяк на ключице, который потом несколько недель будет сильно болеть. Поверьте, я знаю.
Я поднял рукоятку затвора, отвёл её назад и патрон скользнул из обоймы, заполняя пустоту. Затем я толкнул затвор вперёд, плавно поместил патрон в паз, защёлкнул затвор и переключил предохранитель. Я тщательно прицелился, выровнял дыхание, успокоил руки, и сосредоточился на женщине с дробовиком.
— …мародёры, просто и понятно, — проговорила та.
Она стояла метрах в пяти напротив Матроны. Мальчик продолжал ползти, продолжал всхлипывать, находясь между двумя женщинами.
— Мародёры? — недоверчиво переспросила Матрона.
— Их заметили, ворующими еду из газетного киоска в Хилденборо. Старик и двое мальчишек. Сомнений никаких. Мы час их выслеживали.
— И кто, блин, решил, что им нельзя брать найденную еду? Ты, может, и не заметила, дорогуша,
Мальчик продолжал ползти.
— Теперь Хилденборо контролируем мы, — сказала женщина. — Наша территория, наши правила.
— Кто это — «мы»?
— Местный магистрат, Джордж Бейкер — главный. Он устанавливает закон, и если он говорит, что ты мародёр, значит, ты — мародёр.
— И мародёров вы расстреливаете?
— Тех, что бегут, ага.
— А тех, кого вы ловите?
— Их мы вешаем.
Матрона склонилась над мальчиком, который добрался до неё и цеплялся за её обувь.
— Я знаю этого мальчика. Ему тринадцать лет! — воскликнула она.
Наездница пожала плечами.
— Мародёр есть мародёр. А те, что укрывают мародёров, не лучше.
Матрона выпрямилась, вскинула винтовку и подошла вплотную к наезднице. Я решил, что она выстрелит, но она стояла спокойно, уверенная, что её товарищ удержит Матрону от первого выстрела.
Обе женщины стояли лицом к лицу, а между ними торчал ствол винтовки.
— Ну, а это — моя территория, — произнесла Матрона. — Я здесь закон. Уходите. Немедленно.
Целую минуту наездница выдерживала её взгляд. Мне нужно было сместить прицел; голова Матроны загораживала цель. Я переключился на мужчину.
Наездница приняла её вызов.
— Да, ну? — усмехнулась она. — И кто меня заставит? Ты и кто ещё?
Она отвела ствол винтовки Матроны в сторону, вскинула дробовик, и не успел я отреагировать, как она ударила Матрону прикладом по голове. Матрона рухнула на землю.
Вот он, момент истины. Я бессчётное количество раз стрелял в тире, разрывал в клочья бумажных человечков, но я никогда ещё не стрелял в настоящее дышащее живое человеческое существо. Если бы я мог перечислить все невысказанные желания в этой жизни, одним из них, которое, думаю, разделяет большинство людей, является желание никогда не убивать других людей. Я не хотел, чтобы на моей совести была кровь, мне не хотелось страдать от бессонницы, раз за разом переигрывая в голове свои действия, видеть, как кто-то раз за разом умирает от моих рук.
Я слышал, как мой папа просыпается с криками.
Я знал, каково это — стать убийцей.
Но в тот момент, сомнение означало, что другие люди, люди, которые были мне важны, могли погибнуть. У меня не было времени на рассуждения, философию и раздумья. И как только наездница прицелилась в голову Матроны, я прицелился ей в грудь и нажал спусковой крючок.
Но, не успел я выстрелить, не успел я отнять свою первую жизнь, кто-то другой открыл огонь по мужчине, который удерживал двух других «мародёров». Мужчина кувыркнулся в воздухе, свалился с лошади и упал на землю. Женщина обернулась посмотреть, что случилось. Матрона, раненая, но подвижная, схватила подстреленного мальчика на руки и начала пятиться к школе. Лошадь мужчины испугалась и побежала влево, в траву, она ржала и вставала на дыбы, открывая Мака, стоявшего у школьных ворот с винтовкой у плеча.