Вечные узы
Шрифт:
Черкесский витязь понимал турецкую речь, но продолжал хранить молчание. Он думал над услышанным: «Меня похвалил и если приму его условия, то освободит… Но что я знаю об этой религии? Только то, что муэдзин пел с минарета, оповещая о наступлении времени намаза, призывая людей в мечеть. Еще давно, в детстве, я видел сны, где звучал певучий голос муэдзина». Он просыпался и в ночной тишине все продолжал слышать странную песню, звенящую только в его ухе. Вспомнил это песнопение, когда оказался в Стамбуле пленником. Он тогда понял, что Всевышнему было угодно, чтобы он оказался в Стамбуле, но очень надеялся, что ему так же угодно вернуть
В нем проснулось упрямство и на татарском ответил султану:
– Я не предам христианскую религию. С ней родился и с ней умру.
– А ты хитер! Оказывается, ты мой язык знаешь?! Молодец! Тогда в придачу я тебя еще и женю! Сам красавицу выберу!
– Нет… – ответил Амурбий.
– Ты спешишь умереть? Хорошо. Сейчас тебе организуем похороны, – с усмешкой произнес султан и небрежно махнул кистью руки, давая знак, чтобы Амурбия вывели. Тотчас он позвал к себе помощника и дал указания.
Янычары подняли Амурбия с колен, вывели из покоев султана, и группа направилась к выходу. Его вели, заломив руки, но он не чувствовал ни боли, ни неудобства. Он думал о родителях, которых более не увидит никогда… «И почему же я такой упрямый? Вот она – моя глупая гордыня!» – ругал сам себя. Шел и полагал, что выведут из дворца и где-нибудь сразу отрубят голову. Боковым зрением узнал дорогу. «Значит, казнь будет в тюрьме», – решил он.
Его довели до тюрьмы, но повели не в камеру… У арестанта учащалось сердцебиение. Вскоре показалось и маленькое пространство, где приводили в исполнение смертный приговор … Стояла плаха…
«Если бы не знал что это такое, то плаху принял бы за пенек», – подумал приговоренный. Ему казалось, что сердце бьется не только в грудной клетке, оно вырвалось из груди и стучало в ушах.
Вскоре их нагнал гонец. Он окликнул одного из охранников и что-то прошептал. «Сказал тихо, чтобы я не услышал… Чтобы я не понял», – мелькнула мысль в голове черкеса.
Амурбия подвели к плахе и отпустили руки, он смог разогнуться и посмотреть на своих провожатых. Его окружали несколько янычар и мужчина средних лет, которого он видел у султана. Один янычар отошел и вошел внутрь здания тюрьмы. Он вернулся в сопровождении палача. Его не спутать ни с кем… Он шел в черном одеянии, с закрытым лицом и с огромным топором.
У адыга мелькнула мысль: «Я что, дам себя как курицу зарезать? Нет!» Янычары, будто прочитали его мысли, подошли и заломили руки, будто схватили в тиски. Палач неспешно подошел и расчехлил свой топор…
Черкеса янычары подвели к плахе, ударили сзади, и он упал на колени перед плахой. Янычары силком положили его голову на плаху…
Пленнику повторили вопрос: «Юноша, чтобы перейти в мусульманскую веру, нужно лишь сказать слова шахады: «Я свидетельствую, нет божества, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммад – Его Посланник». И все. И ты будешь свободен».
Внутри Амурбия все бушевало. И страх и гнев смешались воедино. Но он, оцепеневший от ужаса, продолжал молчать и думал: «Религия – вера во Всевышнего, это то, что должно объединять нас, а не разъединять. Религия – это то, как мы верим в Бога, какие ритуалы используем для поклонения Ему, но почему-то каждый считает, что то, как мы любим, верим в
В ответ на вопрос Амурбий мотал головой, имея в виду, чтобы не казнили. Он не издал ни единого звука, и мотание головой воспринималось, как отказ поменять веру.
Черкес мысленно попрощался с родиной, попросил прощения у матери, у отца, у бабушки, у братьев с сестрой! И не мог вымолвить ни слова!
«Что ж, воля твоя…» – сказал паша и жестом руки дал знак палачу начинать казнь.
Амурбий увидел, как сильные и могучие руки палача, будто перышко подняли топор вверх. До него донесся звук металла, рассекающего воздух, он втянул в последний раз воздух и закрыл глаза. И будто грянул гром, или колокол ударил в набат. Оказалось, что палач вонзил топор в плаху. Голову не отрубил!
– Ну что, может, подумаешь еще раз? – обратился паша к Амурбию.
Черкеса подняли с колен, отпустили руки.
– Зря ты так упорствуешь, – неспешно сказал паша, – ибо ислам – величайшая религия!
– А как мне не упорствовать? Да, я немного знаю об исламе. Я видел людей, делающих намаз, но что я знаю об исламе, чтобы с легкостью поменять религию? Мои руки в крови, но в крови врагов, нападавших на землю, которую я защищал. Я никогда и в мыслях не покушался на чужое имущество, свободы ни у кого не забирал, даже корочки хлеба не украл. И перед лицом смерти не хочу менять религию. Чтобы сделать это, мне нужен образец человека – представителя этой религии, на которого хочется быть похожим, на кого хочется равняться, с которого хочется взять пример. Я таких примеров за пребывание в плену не увидел, – ответил Амурбий, глядя в глаза паше.
– Падишах распорядился тебя не казнить, а после привести тебя вновь к нему. Он хочет еще раз задать тебе свой вопрос.
С этими словами два янычара встали по левую и правую руки черкеса и вновь повели его к султану. Впереди шел паша, за ним янычары. В центре процессии вели Амурбия. Они дошли до султанского дворца, вновь открывались многочисленные двери и снова черкес предстал перед властителем Османской империи.
– Ты молод, горяч и горд, – сказал ему падишах. – Так что ты скажешь мне на этот раз?
– Падишах, если бы мы поменялись местами, и ты оказался на моем месте пленника в православной Таврике, я не стал бы тебя казнить, а вызвал бы на честный поединок один на один. А насчет веры. Разве тебе нужен мой лицемерный ответ «да», за которым пустота? Я могу сказать, что поменяю религию, но что тебе эта ложь даст, если сердцем скажу: «Нет»? – ответил Амурбий на тюркском.
– Что ж, я тебя понял, – неспешно ответил падишах. – Вассалом моим ты не хочешь быть, а за это все правители казнят. Но я хочу дать тебе шанс. Поручаю тебя учителю медресе и лучшему чтецу Корана Рашиду. Ты станешь его учеником, а он – твоим наставником. Если ты уверуешь и примешь всем сердцем ислам, то будешь свободен, я закрою глаза на твое неповиновение. Даю тебе сроку два дня. И не вздумай бежать. Коли сбежишь, велю казнить всех твоих воинов, – падишах небрежно махнул рукой, давая понять, разговор окончен и все должны удалиться.