Вечный слушатель
Шрифт:
Не знает дружбы он: для равных вещь сия,
В стране же - равных нет, а прочих стран князья
Недобродетельны, и попросту обуза
В них дружества искать, или хотя союза.
Чтоб дядю ублажить - того посмей, расстрой!
Он заключает брак с двоюродной сестрой:
Кобыла куплена, но всадник время тянет,
И ногу в стремя ей совать вовек не станет.
Его не выручит ни друг, ни фаворит
Что им отечество? Пускай огнем горит,
Поболе
Какой бы с тем позор не выпадал державе;
Лишь за кулисами у них иная роль:
Притворно слезы лить над тем, как слаб король.
Нет отдыха ему: рассвет чреват тревогой,
Лишь поздно вечером, в плену заботы многой,
Властитель опочит: с собой наедине
Остаться может он, пожалуй, лишь во сне.
От страха смерти - жизнь не делается краше,
Мерещится ему отрава в каждой чаше
И в кушанье любом: ведь даже сын родной,
Чтоб уморить его - не станет за ценой.
Златой чертополох! Да будет людям вемо:
Ты горше, чем сабур, ты тяжелей ярема!
Удел опасен сей - и кто бы не зачах,
Коль голову сберечь столь трудно на плечах?
ГЛУПЫЙ ПРИДВОРНЫЙ
Он - знатный человек, что может быть реком
Скотиной знатною; дерьма злаченый ком;
Раздувшийся пузырь; тряпица на флагштоке;
Должник беспамятный; прожора волоокий;
Гроссмейстер лодырей; умелец-лизоблюд;
Враньем угодливым наполненный сосуд;
Блистательный алмаз воды уж больно темной;
Тачальщик льстивостей и сплетен швец надомный;
Зарница на земле; беспечия символ;
Замызганный флакон для благородных смол;
К державе некое подобие довеска;
Звезда, берущая взаймы крупицу блеска.
Он родословье мнит подобием брони
Всем действиям своим: достоинством родни
Нередко числит он, что честь фамильной шпаги
На лжи воздвигнута, на проданной присяге;
Он к мудрости брезглив и холоден, ввиду
Того, что оной нет и не было в роду,
Ввиду того, что кость была и будет белой,
Хоть побирушничай, что вообще ни сделай;
Сие усвоил он по воле Божества
Мужицкая мораль примерно такова;
Сей плод - с того ствола, чей корень стал вельможен
За толстый кошелек иль меч, не знавший ножен.
Законным отпрыскам - одним почет и честь:
Бастардам низменным в дворяне бы не лезть,
Чуть что - воспрянет он и уж покажет силу:
Ублюдков чует он, как жеребец кобылу;
Во всех его речах - ни слова, кроме лжи,
Однако "лжешь!" - ему попробуй-ка скажи,
Он, кто подобных слов не слыхивал доселе,
Потребует, чтоб ты готовился к дуэли.
Он восстановит честь, в безжалостном бою
Пролив чью-либо кровь, твою или свою.
Пустое мужество, обычай окаянства!
Почто внесло тебя в родимый край дворянство?
Кто к нам привез его из чуждых областей
Не чтитель чести тот, а форменный атей!
Отыщешь ли профит иль избежишь урона,
Блистая всякий день металлом эспадрона;
Уж то-то будет смел рубака в час, когда
За Авелеву кровь настанет час суда.
Потуги дерзости сколь будут неполезны,
В расплаты грозный миг пред зевом жадной бездны;
Кто, прежде чем в нее последний сделать шаг,
Во страхе не замрет - тот, стало быть, смельчак?
Нет, мнится мне, дуэль - сомнительное брашно.
Так страшно ль умереть? Вот жить - куда как страшно.
Он рад, коль небосвод воскресным утром чист:
Он наряжается и в бархат, и в батист
И в церковь движется кометою хвостастой,
Пред домом княжеским поди-ка не пошастай
Зачем тогда и жить? Он холит эту страсть,
Он в кнут преобразить свою умеет пясть,
Коль хочет разъяснить: прочь, смерды, покалечу!
Иль на прохожего, бредущего навстречу,
С вопросом кинется: "Отколе ныне ветр?"
О, здесь его конек! Он - ветрознатель-мэтр!
Кто глух к его речам - тому придется худо.
Бедняга спрошенный сообразит покуда,
Он сам же возвестит секрет: "С утра - норд-ост!"
Сие - гласит адепт, великий диагност!
Но в Божий храм идти он должен поневоле,
Где следует забыть о суетах юдоли.
Там исхитрится он спастись наверняка
От проповеданий - посредством парика:
Он мог бы подремать - однако спать не станет,
Иная в этот час его утеха манит,
Вот, кажется, его вниманье привлекло
Прелестниц городских немалое число,
Он озирает их, знакомых, незнакомых;
Как утверждает он - ему неведом промах,
Глаз у него что лик; вещает взор его:
Ах, я влюблен в тебя, живое божество!
С двух до семи три дня он ей мозги морочит,
В четвертый устает и продолжать не хочет.
И до иных побед он якобы охоч:
От века для бесстыдств укромой служит ночь.
Но предаются ль им не тайно, а при свете?
Он в понедельник, днем, сей путь вершит в карете,
Поступок утаить - ему не по уму,
Но глух ужли к молве? Мир попривык к тому,
Что делать ничего не хочется вельможе,
От страха заболеть - мороз дерет по коже,