Вечный Жид
Шрифт:
— Это хорошо, майор, — сказал товарищ Сталин. — Производством, летчик, давно, понимаешь, необходимо заниматься… Во времена товарища Сталина ваш пресловутый, понимаешь, маркетинг определялся понятным народу словом с п е к у л я ц и я.
Превратили Великую Россию, понимаешь, в страну лавочников и казнокрадов. Может быть для того чтобы избавить Державу от подобной, понимаешь, нечисти, и стоит подумать над предложением Веры Васильевны.
Ее глас — глас народа, понимаешь… Товарищ Сталин только так это определяет.
— Правильно определяет товарищ Сталин, — согласился с вождем Агасфер. — Но история не повторяется… Опять же — помните про Сто дней Наполеона.
— Бонапарту не хватило решительности, понимаешь, — проворчал Иосиф Виссарионович. — Говорил я ему уже об этом. Не захотел опереться на революционный энтузиазм народных масс — и проиграл.
— Бонапарт Бонапартом, — увел разговор от опасной темы Фарст Кибел, — человек он, разумеется, незаурядный, великий труженик, р а б о т н и к на троне, навроде Петра Алексеевича, но кровушки народной пролил океан. Бог с ним, с Наполеоном. России нужны Минины и Пожарские.
— Генерал Лебедь нам нужен, — произнес Станислав Гагарин.
— И генерал, понимаешь, Лебедь в том числе, — согласно кивнул вождь.
Некоторое время за столом молчали.
— Что ваш роман «Вечный Жид»? — спросил Агасфер. — Продвигается дело?
— Сегодня листал сочинения Лейбница, он пробудил неплохие мысли для романа, — ответил писатель.
— Любопытно, — ответил Вечный Жид.
— Не много ли у тебя философии в романе, отец? — обеспокоенно спросила Вера Васильевна. — Не станут читать тебя люди…
— Это исключено, понимаешь, — заверил жену сочинителя товарищ Сталин. — Ваш супруг обречен писать увлекательно и интересно. Его роман «Вторжение» я одолел в рукописи за полтора дня.
Пить-есть был, понимаешь, не в состоянии, пока не дочитал до сцены нашего прощания с ним у стратегической ракеты, обозначенной н а т о в ц а м и как «Башмак».
И если ему нужен в «Вечном Жиде» Лейбниц, Шопенгауэр, Ницше, понимаешь, Юнг с Фроммом и Августин Аврелий, значит, их тянет в роман писательская интуиция, творческий, понимаешь, инстинкт, божественное начало, заложенное в вашем отце и муже.
Товарищ Сталин сунул в рот мундштук погасшей трубки и дважды б у д т о затянулся дымом из нее.
Вера Васильевна с неким о с о б ы м, ранее не наблюдаемым у нее писателем чувством смотрела на Станислава Гагарина.
— Так что там Лейбниц? — разрядил паузу Зодчий Мира.
— Число, по Лейбницу, совокупность единиц, — сказал писатель, — а человечество, по Станиславу Гагарину, совокупность личностей…
— Резонно, — отозвался Вечный Жид. — И что же дальше?
— А далее следует, что человечество — коллективная личность. И если классовая теория отвергает личность как таковую, более того, зачеркивает ее во имя интересов того или иного класса, то чтой-то неспокойно в Датском королевстве… Разве не так?
— Так, партайгеноссе сочинитель, — отозвался вождь. — Но с классовой, понимаешь, теорией вовсе не просто. Нельзя заключить однозначно: либо теория классовой борьбы безупречна, либо ее, борьбы этой, не существует, понимаешь, в природе.
— Я читал Лейбница, пока готовился к роману «Дети Марса», — пояснил сочинитель. — Роман о психологии военных, уничтожающих оружие, о ракетчиках-ликвидаторах. Побывал уже на полигоне Капустин Яр, в Сарнах, в Лесной… Лично подрывал ракеты СС-20, славные п и о н е р ы. В Америку собирался поехать в ранге наблюдателя.
— И отчего же, папа, не поехал? — спросила Елена.
— Ты ведь должна понимать. Началась эпопея с «Отечеством», готовилась к выходу первая книга, еще в Воениздате. Ради этого остался дома… А в январе 1989 года записывал в дневник характеристики героев, их имена и сюжетные повороты.
В частности, там есть и слова Лейбница о том, что форма есть начало движения в собственном теле. А свобода и сама произвольность свойственны только уму. Отсюда и мой собственный вывод:
Способность вооружаться идет у человека от инстинкта, а идея разоружения принадлежит разуму.
— Позвольте напомнить вам также слова Сократа…
Взоры сидящих за столом обратились к Николаю Юсову. Станислав Гагарин смотрел на зятя с некоторым удивлением: Сократа при нем Юсов еще не цитировал.
— Благо и красота — вот что по-настоящему скрепляет, образует и поддерживает Мир, — торжественно продекларировал бывший летчик-терминатор.
— Неплохо сказано, — отозвался Фарст Кибел. — Сократ — достойный человек, майор… И помните, что многим из того, что было присуще афинскому мудрецу, обладает ваш отец по закону — писатель Станислав Гагарин.
— Мы его любим не только за это, — несколько в дурашливой манере ответил, ухмыляясь, Николай Юсов.
«Засранец, — беззлобно выругал зятя сочинитель, — Козерог чертов…»
Летчик-истребитель, бывший в недавнем прошлом первым заместителем председателя, а ныне предприниматель первой волны родился пятнадцатого января и упрямым был вроде ишака.
«Ешак — он и в Африке ешак», — улыбнулся про себя сочинитель, вспомнив легендарные «Двенадцать стульев».
— А вот ваше обращение к Лейбницу симптоматично, — повернулся Вечный Жид к Станиславу Гагарину. — Что вас привлекло в нем в первую голову?
— Видите ли, Фарст Кибел, читая Лейбница, я понял, что философ не в силах вырваться из д е и с т с к и х стереотипов, утверждающих существование Бога в качестве безличной первопричины Бытия, но Лейбниц, тем не менее, наделяет собственного Бога, уже обладающего интеллектуальной функцией, высшими прерогативами ч е л о в е ч е с к о г о духа. И суть этого Бога в доведенных до абсолюта высших возможностях человека.
Именно этим Лейбниц загнал себя в тупик.
— Так ли? — лукаво вопросил товарищ Сталин. — Неоднозначный, понимаешь, нужен подход.