Вечный зов. Том I
Шрифт:
Недели через три, торопясь на работу, Семён нагнал Веру. Она шла вдоль улицы медленно, разглядывала покрытые густым инеем стебли пожухлых бурьянов, торчащих под заборами и плетнями. Он поздоровался. Вера взмахнула ресницами, жёлтые точки в её глазах дрогнули.
— Это… чего ты? — И, к изумлению, Семён различил в своём голосе лёгкую горечь и подозрение.
— Что?
— Испугалась будто.
— Не знаю. Неожиданно ты…
Улицы были ещё безлюдными, солнце находилось пока далеко за горизонтом.
— Ты, Сёмка, совсем забыл меня, — проговорила Вера, поправляя на голове платок. — Хоть бы раз в полмесяца приглашал куда-нибудь… На танцы или в кино.
Семён чувствовал: говорит она просто так, потому что надо что-то сказать, а на самом деле рада, что он никуда не приглашает, не тревожит её. И снова ощутил горечь и обиду.
— Не до танцев, — сказал он. — Измотаешься за день — руки-ноги гудят. Я ведь окончательно работаю теперь на заводе. И трактористом и грузчиком — всё вместе.
— Как — окончательно? — заинтересованно спросила она.
— А так… Директор завода пришёл в МТС, отобрал по списку трактористов, слесарей, механиков, которые помоложе. Нашего согласия даже и не спросили.
— Погоди… Но ведь тогда… Завод-то военный. Тебя же от войны навсегда могут забронировать. — Она остановилась.
— Это — уже. Но я всё равно добровольцем буду проситься. Я два заявления в военкомат подавал, напишу и третье.
Она опустила глаза, пошла дальше.
Дед Евсей, как обычно, подметал возле райкомовского крыльца. Увидев Веру, прекратил работу.
— Поликарп-то Матвеич тебя уж дожидается, бумаги там какие-то у него шибко срочные, — сказал старик, видя, что Вера проходит мимо.
— Сейчас, — бросила она, не оборачиваясь.
Завернув за угол, Вера остановилась, взяла Семёна за отвороты мятого пиджака, приподнялась на носках, поцеловала в щёку холодными губами.
— Хоть так встретились, и то хорошо.
— А может, и это ни к чему? — с усмешкой спросил Семён. — Колька говорил, к тебе Алейников сватается.
Тонкие брови её взметнулись, в глазах опять досадливо шевельнулись жёлтые точечки.
— А-а, да ну его! Смехота одна с этим Алейниковым… Я расскажу тебе всё сама об его сватовстве — нахохочешься…
Она произнесла это и осеклась, тоненькие дужки её бровей мелко-мелко задрожали, лицо пошло красными пятнами. Она уронила руки и отступила на шаг.
Семён в первые секунды не донял, что с ней произошло. Он чувствовал только — из-за угла кто-то вышел и остановился за его спиной. Обернувшись, увидел Алейникова. Тот стоял и смотрел из-под низко надвинутого жёсткого козырька фуражки то на Веру, то на Семёна.
— Чего вам? — грубо спросил Семён.
— Да, собственно, ничего. Извините. Здравствуй, Вера.
Она
— Извините, — ещё раз сказал Алейников и пошёл.
— Смехота, говоришь? — Семён засунул кулаки в карманы.
— Семён! Сёма…
— И верно — смехота.
И он круто повернулся, быстро зашагал не оборачиваясь, хотя слышал, что
Вера бежит за ним.
— Сёма, я всё расскажу тебе, объясню…
— Всё и так ясно!
Она отстала.
«Ясно! Ясно!» — колотились у него в голове, обида и возмущение. Но когда он, остервенело дёргая рычаги, вывел трактор с заводской территории и на третьей скорости погнал его на станцию, подумал вдруг: а что, собственно, ясно? Чего он взъерепенился так? Обиделся из-за чего? Разве Вера виновата, что Алейникову взбрело в голову посвататься к ней? Надо действительно поговорить с ней обо всём спокойно.
В тот же день, вечером, выйдя из дома, Семён крикнул болтавшемуся на улице Кольке:
— Ну-ка, позови сеструху, Николай Кирьянович!
— Хе, позови… Нету её дома. Она с работы теперь всегда за полночь возвращается. Понял? — многозначительно спросил Колька. — Вот и кумекай.
Это «кумекай» обожгло его, хлестнуло как плетью. Так вот почему у Верки так испуганно взметнулись брови, когда подошёл Алейников, вот почему забегали рыжие её глаза! Она же… она попросту обманывает его, Семёна! И свадьбу уговорила, убедила до окончания войны отложить! Она просто решила отделаться от него…
В эту минуту Семён забыл уже, что сам по неделям избегал с Верой всяких встреч, сам почувствовал облегчение, когда Вера сбивчиво и невнятно предложила отложить свадьбу. Гнев и обида захлестнули его. Чувствуя себя оскорблённым, он, не зная даже зачем, побежал к райкому партии.
Здание райкома было погружено в темноту, лишь на втором этаже горело окно Вериной комнатушки. Глядя на бледно-жёлтый квадрат, тяжело дыша, Семён привалился к дощатому забору, окружавшему дом секретаря райкома Кружилина, потом, скользя спиной по шершавым доскам, сел на холодную землю.
Постепенно дыхание его стало ровнее, и по мере того как успокаивался, таяли обида и возмущение. Лишь в груди, в самом сердце, тоскливо пощипывало, было грустно и было чего-то жаль, какой-то несбывшейся мечты или надежды. Когда впервые возникло у него чувство к Вере, он думал, что томившие и волновавшие его ещё в школе неясные мечты и надежды начинают, кажется, сбываться. Были дни, недели, месяцы, когда он ходил ошалелый, а ночами, как наяву, видел перед собой таинственно смеющиеся Веркины глаза с жёлтыми точечками, её сильно и часто вздымавшуюся грудь, сильные и красивые ноги, он видел её всю — гибкую, красивую и недоступную.