Вечный зов. Знаменитый роман в одном томе
Шрифт:
— Ну а ты чего молчишь, молчун? — сердито спрашивал Субботин у Кружилина.
— Объясняет же Панкрат… Разве не понятно? Лучше мне не объяснить.
Потом Субботин ходил по бригаде, оглядел ригу, молотилку, обошел вокруг скирды, которую чуть не промочило дождем. Женщины уже снова разворачивали ее, собираясь молотить, сбрасывали сверху прихваченные морозцем соломенные пласты.
— Живо у меня, бабы, со скирдой этой разделаться, при фонарях всю ночь работать чтоба, — бросил им на ходу председатель, подошел
Какая-то бабенка прыснула и зажала рот, нырнула за молотилку.
— Матерщинник он голимый, — пояснил председатель Субботину. — Ну спасу нет, как лается, даже мужики краснеют.
— А ежели опять дождь начнется? — спросил Субботин, глянув на небо, по которому ползли еще клочья облаков.
— Не, из-за Громотухи холодом тянет. Развёдреет, значит. Окончательно зимушка легла.
И вот сейчас действительно небо начало очищаться, в темных разводьях над головой замигали первые, редковатые пока, но зато самые крупные звезды.
— Ну, и что же все-таки делать будешь с нами теперь, Иван Михайлович? — спросил Кружилин.
— Делать? — открыл глаза Субботин, встрепенулся. — Ты вот что скажи: сам-то что будешь делать с рабочими своего завода? В землянках больше одной зимы держать их нельзя, лесу, на который вы надеялись, не дадут. Об этом я сообщил тебе несколько часов назад. Время подумать было. Или не думал?
— Думал, — ответил Кружилин, хотя и не сразу. — Организуем несколько бригад, отправим в тайгу, за белки, лес валить. Это — единственный выход. Но заготовить необходимое количество леса для жилья — не такое простое дело. А главное — как его оттуда вывозить? Можно только весной по Громотухе сплавить. Затем готовить из него пиломатериал… Вот и ты подумай: чего и сколько можно за будущее лето сделать? Значит, какую-то часть рабочих еще зиму придется в землянках держать.
— А нельзя прямо в тайге пиломатериал готовить?
— Можно, конечно. И будем, наверное. Да сколько напилишь вручную? А может быть, какое-то количество пиломатериалов все же даст нам область или Москва?
— Москва… — тихо проговорил Субботин. Но еще до того, как замолк голос секретаря обкома, Кружилин понял, что о Москве он сказал по мирной привычке, сказал потому, что сердце и разум не могли примириться и не принимали того обстоятельства, что Москва висит на волоске, что сейчас она ничем не может помочь.
Впереди, в темноте, сперва глухо и невнятно, застучали колеса по мерзлой дороге, потом послышались ребячьи голоса.
— Ребята с элеватора возвращаются! — сразу встрепенулся Субботин.
Скоро мимо ходка потянулись первые подводы. Некоторые шли пустыми, без людей, зато на других бричках было полно ребятишек. Они переговаривались, визжали и хохотали, возились в бричках, пытаясь, видимо, согреться, потому что в воздухе, по мере того как звезденело, подмораживало все сильнее.
— Э-эй, старшо-ой! — крикнул Субботин.
Смех и голоса на бричках смолкли.
Субботин кричал, сойдя на землю, стоя лицом к голове обоза, который не останавливался. А Володька Савельев неслышно подошел сзади, по-мужицки сунул бич в голенище.
— Вот он я… Чего вам?
— Здравствуй еще раз… э-э… Володя. Так, кажется? — Субботин протянул ему руку.
— Так, — подтвердил паренек, помедлил, но руку все же подал.
— А я — Субботин Иван Михайлович, секретарь обкома партии. Вот мы и познакомились. Сдали хлеб?
— Сдали.
— Хорошо там подсушились, на элеваторе?
— Подсушились. Потому и припоздали малость. Да ничего, доедем, дорога нам тут знакомая.
Володька говорил не спеша и рассудительно, как взрослый.
— А дед ваш где?
— Вон в последней бричке лежит. Захмелился маленько.
— Как захмелился?
— Обыкновенно. Встретил на элеваторе каких-то знакомых, чекушку выпил… Ничего, я его брезентом укрыл, а сверху соломой — не замерзнет. Так-то он дед хороший…
Мимо проехала последняя бричка.
— Ну, так что вам? Я побегу, а то далеко обоз догонять.
— Мне — ничего. Просто хотел познакомиться с тобой. Молодец ты… Учишься как?
— Ничего учусь. Бывают и неуды…
— Как же так? И часто?
— Быва-ают, — вздохнул мальчишка.
— Ну, это никуда не годится.
— Что уж тут хорошего… — опять с сожалением проговорил парнишка.
— Ладно, беги…
Володька кинулся догонять заднюю бричку, Субботин глядел вслед, пока он не пропал в темноте.
— Хороший мальчишка, — задумчиво проговорил Субботин, взобравшись на ходок. — Чем-то он мне еще днем понравился.
— Это, между прочим, сын Ивана Савельева, младшего из братьев Савельевых, который недавно из заключения пришел. Я тебе как-то рассказывал.
— Да? — с любопытством спросил Субботин. — Это который? Да, да, вспоминаю. Этот, младший из Савельевых, что в белогвардейском отряде, кажется, служил?
— В кулацкой банде. Потом к нам перешел.
— Да, да… Видишь, как интересно, — будто про себя проговорил Субботин. — И как он, Иван, сейчас?
— Нормально вроде. Живет, работает.
— А Федор?
— Слышал же от Назарова: «Человек дерьмо, а на работу золото». Ничего я к этому прибавить не могу.
— Не разобрался, значит?
— Нелегко это, в чужой душе разобраться.
— Да, трудно. В человеческих судьбах, отношениях все переплетено самым причудливым образом… — Субботин помолчал, — Что в народе о войне говорят?