Вечный зов. Знаменитый роман в одном томе
Шрифт:
— Да, знаю. Хотя — не верю…
— То есть как не верите? Советским чекистам не верите? — пытаясь изобразить строгость на своем безусом лице, спрашивал Тищенко.
— Вы меня не пугайте. Не верю в то, что Иван Савельев вредитель.
— Ну, а факты? Ведь было же следствие…
— Да, факты… — устало проговорил Кружилин. — Потерялись две лошади, помню. Иван Савельев в банде Кафтанова был…
— Да, да, в банде Кафтанова… — повторил Тищенко, прошелся по кабинету, явно с удовольствием прислушиваясь к скрипу новых сапог. — Тут ведь все очень странно. Этот Иван Савельев в прошлом бандит. Его брат Федор — лихой партизан, но он женат на дочери Кафтанова.
— Дочь Кафтанова, Анна, тоже партизанила в моем отряде. Иван Савельев, бандит, в конце концов застрелил атамана банды Кафтанова. За участие в банде был осужден, отсидел. Но в нем проснулся человек, он в последнее время…
— Давайте по порядку, — прервал Кружилина оперуполномоченный. — Анна, говорите вы, партизанила. А может быть, она… попросту шпионкой была в вашем отряде?
— Это исключено. Она порвала с отцом, с семьей. Она очень любила Федора Савельева, моего командира эскадрона…
— И из-за любви пошла с красными? — улыбнулся Тищенко.
— Что же… Любовь — дело серьезное.
— Когда дело касается классовых идей, то любовь… Впрочем, хватит на сегодня, — сказал вдруг оперуполномоченный, собирая бумаги. — Вы пока отдыхайте тут. Завтра продолжим. Поесть вам принесут. Туалет за этой дверью.
— То есть как — тут?.. Как — завтра?!
Но оперуполномоченный, не отвечая, вышел, щелкнул английский замок в двери. Телефона не было, кабинет на четвертом этаже. Да и не прыгать же в окно, если бы кабинет был и на первом.
Придавив гнев и возмущение, Поликарп Матвеевич сел на диван и попытался хладнокровно сообразить: в какое же положение он попал и что, собственно, от него хотят? На арест не похоже, но и на свободу тоже. Да и за что его арестовывать? Дикость какая-то. Иван Савельев… Ну Иван… Нет, нет, не может Иван, не должен был… Тут какое-то недоразумение. А что, если… Ведь в самом деле, вели же следствие. Но Федор Савельев, Анна, жена его?.. Нет, нет, это исключено, чушь какая-то. А что, если не чушь? В последнее время раскрыта масса вредительских групп по всей стране. Что, если я… если меня вокруг пальца обводили все — и Федор, и Анна эта?.. Да нет же, нет, какая она шпионка?
Все перепуталось, все перемешалось в голове Кружилина. Слишком неожиданно все это обрушилось на него, слишком в неожиданном положении он оказался.
Ночь он провел без сна.
Утром явился с папкой под мышкой Тищенко.
— Я прошу… Я требую: сообщите обо всем секретарю крайкома партии! — почти закричал Кружилин.
— О чем? — спокойно переспросил безусый чекист.
— О том, что вы меня здесь держите!
— Доложим, — отозвался тот, сдувая с рукава гимнастерки соринку. — Если надо будет — доложим.
Он сказал это таким равнодушным, бесцветным голосом, что Поликарп Матвеевич взорвался яростью:
— То есть как — если будет надо?! Что вы за комедию устраиваете?!
— Вы не волнуйтесь, Поликарп Матвеевич. Если не виноваты, вам нечего волноваться.
— Да в чем, черт побери, вы меня обвиняете?!
— Собственно, ни в чем серьезном. Нам надо было уточнить кое-что об Иване Савельеве, о Федоре, о его жене Анне.
— Кроме того, что сказал, я ничего о них добавить не могу. Вам достаточно? Я могу быть свободен?
— Конечно, мы вас отпустим, — усмехнулся Тищенко.
— Вы меня еще не посадили, чтоб отпускать! И не посадите!
— Успокойтесь, Поликарп Матвеевич, — опять сказал Тищенко. — Хорошо, о братьях Савельевых поговорили. А сейчас…
— А сейчас я требую прекратить балаган! Немедленно! Ведите меня к вашему начальнику, в конце концов!
— Он, к сожалению, в командировке.
— Н-ну… ладно, — почти шепотом, в изнеможении, произнес Кружилин. — За всю эту комедию вы ответите.
— Хорошо, ответим. — Тищенко снова сдул какую-то пылинку с рукава новенькой, тщательно отглаженной гимнастерки. — А сейчас объясните мне, пожалуйста, — и в его голосе зазвучал, правда еще не очень натренированно, металлический оттенок, — объясните, почему, на каком основании вы органы внутренних дел называете царской охранкой?
Кружилин секунду-другую тупо смотрел на этого молодого человека в форме, который напоминал чистенького, новенького оловянного солдатика, только что вынутого из коробки.
— Слушай, сынок… — сказал он как-то печально.
— Не рано ли в папаши записываетесь?
— Мне сорок шесть, сорок седьмой пошел. Так вот, сынок… Ты еще и под стол-то пешком не мог ходить, а я уже в Австрии воевал. Меня газами чуть не задушили, потом, вплоть до двадцатого, я партизанил… Я в партии большевиков с тысяча девятьсот седьмого года.
— Я, я, я… удивительно вы скромный человек.
И тут Поликарп Матвеевич не выдержал. Побледнев, он трахнул кулаком по столу.
— Мальчишка! Да я вот этими руками, насколько хватало сил, дрался за Советскую власть. Поэтому позволь уж мне не скромничать. А ты хочешь мне своими гнилыми нитками пришить антисоветчину? Во враги этой власти записать? Не выйдет!
— Почему же? — Тищенко пожал плечами, — Если надо, может и получиться.
Сказал и поглядел на Кружилина: какой эффект произведет это словечко «надо»? Но, к его удивлению, Кружилин не спеша повернулся, пошел к дивану, покачивая плечами, сел, спокойно закурил.