Ведьма без ковена
Шрифт:
И ещё один.
И ещё.
Чем ближе они подходили, тем страшнее мне становилось.
Яркие сарафаны с разбросанными по подолу диковинными цветами были надеты практически на скелеты, обтянутые кожей, благородная платина волос оказалась грязной сединой, а ранее приветливые улыбки виделись мне хищными оскалами.
В абсолютной тишине измождённые руки протянулись ко мне, молниеносным движением втягивая меня в лиловый круг, царапая длинными ногтями мои обнаженные предплечья. Я сопротивлялась что есть мочи, но против четырех пар рук была бессильна, да и
Мне никогда не приходилось отбиваться от маньяка, но старухи были похожи больше на одержимых, а ощущение, что я жертва для какого-то дикого ритуала, било набатом в голове. Нервы, перетянутыми струнами, лопались, включая панику и ужас на полную мощность. Горло перехватило в спазме, и я могла лишь сипеть, срывая голос.
Все вокруг закружилось, мельтеша и блуждая: звёзды на небе стали стремительно падать, рождая новые созвездия, меняя направление млечного пути и рождая сверхновые. Деревья, небо, земля, и по новой, сменялись в калейдоскопе разрозненных частиц, осыпаясь испорченным витражом.
В солнечном сплетении жгло, будто старые стервы ставят мне клеймо. Пальцы скребли по теплой земле, ломая ногти, глаза слезились от ветра и невозможности выплеснуть агонию в крике, я выгибалась и брыкалась, дорого отдавая свою жизнь. Я слышала, как старухи сдавленно шипели и злобно перекрикивались на непонятном языке.
А затем меня пронзила боль.
Нет.
БОЛЬ.
С сиплым криком я села, чуть не снеся полку с книгами. Давно собиралась её перевесить, да всё никак руки не доходили. Тем более, что жила я теперь на съемной квартире, а к маме приходила не в каждый выходной, да еще и оставалась с ночевкой.
Простынь сбилась, одеяло скомканной ветошью лежало на полу, как и подушка, а я сидела на кровати голая, а не в любимой пижаме с Принцессой Пупыркой. Я потянулась за сложенной на спинке стула ночной одеждой и застонала.
В центре солнечного сплетения россыпью появившихся за ночь веснушек красовался непонятный знак, кожа вокруг был болезненно-чувствительная, но желая еще раз убедиться в этом я послюнявила палец и аккуратно потерла ноющую звезду.
Вдруг, едва ли на грани слышимости, я услышала скептический хмык. Я оторвалась от созерцания своего обнаженного тела и опасливо перевела взгляд в угол, от куда раздался звук. На темно-зеленом бархате пуфика сидел, подвернув под себя, как приличная кошка-копилка, хвост рыжий лис.
— Привет, — сказал фенек***, скаля передние клычки и смешно подергивая огромными ушами. Перепрыгивая через сброшенное постельное, я как есть, младенчиком, выбежала в коридор и схватила одну из маминых палок для рассады с намереньем дать по наглой рыжей морде, — бить фамильяра глупо. Я могу и обидеться. — Вновь подал голос лохматый.
А я, истерично засмеявшись, сползла по стене, приземляясь голой попой на холодный паркет.
*Хат-йога (горячая), бикрам-йога — это комплекс определенных
**«Клуб 10000» — для тех, кто занимался сексом в самолете во время полета.
***Лис — фенек — миниатюрная лисица своеобразной внешности.
Глава 2
Добро есть зло, зло есть добро. Летим, вскочив на помело!
Я как-то сразу поверила ушастому, что я ведьма.
Потомственная.
И очень сильная.
Ну еще бы, если уж становиться ведьмой, то только потомственной и очень сильной, а как иначе?
Я — ведьма, а он мой фамильяр, магически одаренный дух, заключенный в оболочку животного, вынужденный помогать мне, потому что так решили высшие силы. Последние слова лис произносит таким язвительным тоном, что выпавшая честь обладания, недостойной мне, разговаривающим зверьком, выглядит сомнительным благом.
— Сколько их было? — вдруг спрашивает рыжий. Он наконец-то заткнулся, перестав стенать по поводу своей незавидной судьбы, и я, в образовавшемся вакууме тишины, пытаюсь переварить свалившуюся на меня новость, завернувшись в простыни.
— Кого? — не поняла я вопрос, вырвавший меня из раздумий.
— Ведьм. Сколько их было в круге? — устало повторяет ушастый, и если бы я разбиралась в мимике лисов, то уверенно сказала бы, что мордочка этого конкретного экземпляра выражала печаль и скорбь.
— Че-четыре. А откуда… — начинаю я.
— Оттуда. — Перебивает меня фенек. — Так мало, их осталось так мало, — сокрушенно качает он головой и огромные уши забавно колышутся в такт, словно ветер треплет вывешенные на бельевую веревку наволочки. Затем потешно, и совсем по-человечески трёт передними лапками мордочку, словно собирается с мыслями. — Так, время скорбеть еще не пришло, мы еще побарахтаемся, тебе надо в Шварц.
— Это где, в Австрии что ли? И зачем?
— Не совсем там, а затем, что тебе нужно забрать родовой гримуар.
— Гримуар, — повторяю я, — а полечу я туда в ступе, да?
— Идиотничаешь? Думаешь я мечтал переродится вот в это вот? — и фенек встает на задние лапы и с негодованием проводит ими по телу, вороша хвост и уши с особенным рвением. — И помогать девчонке без ковена?
— Ну знаешь ли, я тоже от тебя не в восторге, предлагаю разбежаться полюбовно и сделать вид, что ничего не произошло. Старухи мне приснились, ты — плод моего уставшего без отпуска воображения, а я никакая не ведьма, тем более сам говоришь, ковена у меня нет.
И я не блефовала. Мой мозг буксовал, не желая признавать очевидное и переосмысливать стабильное мироустройство, сложившееся почти за четверть века в моей голове. Тем более никаких плюшек от статуса ведьмы я пока не получила. А всё то, что я чувствовала и видела после пробуждения можно отнести на спасительные галлюцинации. Благо мамы дома не было, и она не слышала этот поразительный по своему содержанию диалог.
Лис замер, не веря, что я всерьез. А потом презрительно фыркнул и отвернулся, вперив глазки-бусинки в плотно зашторенное окно.