Ведьма для Чудовища. Часть 2
Шрифт:
Направился наверх. Не хочу оставлять Грез надолго одну. Нужно что-то делать, вытащить ее как-то из этого болота. Бессилие изматывало и тянуло на дно камнем.
Вошел в душную комнату, напугав служительницу, что оберегала покой горианки.
— Оставь нас, — велел ей, пройдя к жаркому камину, который горел беспрерывно с того мига как Грез оказалась здесь.
Вспомнив как она на святилище упала в мои руки, как приоткрылись веки и зелень ее глаз утянули в самые глубокие омуты. Тогда я думал, что все закончилось, но это было только начало проклятого ритуала.
Уже была глубокая ночь, огонь от камина освещал небольшую комнату и лежащую на ложе Грез под тяжелыми одеялами. Пахло крепостью настоек, которыми растирали девушку служительницы,
Оглядев ее всю, поднял руку, коснулся мягких завитков волос, в которых играли переливы золота. Кипевшая злость от бессильного ранимого вида ведьмы потухла, как будто ее и не было. Вместе со вздохом тело наполнилось тяжестью. Какая же она маленькая и хрупкая. Одна, где-то в недосягаемости от меня. Скользнув по плечу рукой, коснулся тонкой шеи. Ледяная. Ей очень холодно, кровь застыла и совсем не движется по венам, как бы не билось в груди сердце. Сжал челюсти и убрал руку. В голове шум, а ребра распирали от жара.
Рывком расстегнул петли на вороте, сбросил с себя верхнюю одежду. Пусть ведьма злиться и ненавидит меня после, но я должен ее привести в чувства, согреть, поделиться теплом. Я не собираюсь больше ждать и, как бы не стало поздно. Эта мысль ударила раскаленным жгутом. Избавившись от одежды, поднял край одеяла, лег рядом с недвижимой горианкой. На ней оказалось слишком много одежд, которые бесполезны. Стянул одно за другим, пока она не осталась в тонкой сорочке. Подумав немного снял и ее. Слишком сильное искушение, оставаться так, но мне нужно было только одно — чтобы несносная горианка очнулась, чтобы на щеках появился румянец, а губы вновь заалели. Накрывшись одеялом, скрывая слишком соблазнительные изгибы тела и полную наготу, принялся растирать ее пальцы и ладони, греть в своих, прижимая к губам, дыша на них, и вновь растирая, перемещаясь на плечи, шею, спину. В перерывах заглядывал в лицо, и мрачнел, не видя ни единого выражения: ни хмурости, ни дрожания ресниц. Это пугало и подстегивало не останавливаться, отгоняя неподобающие мысли от себя, которые только и искали лазейку, вынуждая гореть от давящего настойчивого напряжения, сопротивляться которому становилось все тяжелее. Время стало липким и тягучим как разогретый на огне мед. Воздержание рвалось словно ветхая веревка, но каким бы ни было толкающееся изнутри магмой желание держал на привязи. Стало жарко и душно под одеялами, от распаленного до тлеющих углей камина так, что на коже спины проступила испарина, жар прокатывался по телу волнами, и я неизбежно погрязал все глубже в удушливое жерло, в то время как горианка, казалось, ничуть не согревалась. Но я все равно прижимал к себе Грез, грел ее своим телом, продолжая растирать шелковую кожу, пока наконец на щеках не появился едва заметный румянец. Чуть приподнявшись, коснулся щеки рукой приблизив лицо, опустил взгляд на губы, склонился ниже, касаясь их, мягкие и теплые, ощущая едва уловимое дыхание. Тело Грез больше не казалось ледяным и даже стало намного мягче.
— Возвращайся, — потребовал хрипло, скользя краями губ по ее губам, — ты мне нужна, Грез.
И в этих словах было намного больше, чем просто просьба. Сжал зубы злясь до глухоты и темных пятен перед глазами. Горианке все же удалось пустить ростки своих чар в меня, и…
— Пусть я буду проклят трижды… не отпущу, — проговорил, не отрывая глаз.
Грез не ответила, не встрепенулась, никак не отозвалась. Я отстранился, нахмурившись, огладив гладкую щеку и подбородок. Комната наполнилась глухими звуками потрескивающих дров, которые глушили удары собственного сердца.
Не получив никакого отклика, отстранился положил голову напротив лица Грез, не выпуская ее из своих рук. Оглядывал уточенные черты, белый лоб с налипшими на него прядями, ребро тонкого носа и нежные губы. Вспомнил наш последний разговор, случившийся перед ритуалом. И тот поцелуй, то как отвечала горианка, с какой податливостью и нежностью, тревожа и возбуждая. Я сухо сглотнул, ощущая болезненную дрожь в теле. Лучше об этом не думать сейчас. Только усталость и бессонные ночи брали свое. Утомленно прикрыл веки, оказываясь в полной темноте….
Из дремоты меня вытянуло тихое шуршание рядом.
Повернул голову, поймав взглядом ускользающую от меня Грез, изгиб обнаженной спины. Я поднялся тут же, перехватил ее за тонкий пояс возвращая на место. Горианка охнула и извернувшись юрко выскользнула из моих рук, но тут же спохватилась, когда поняла, что одеяло ее больше не прикрывало, схватила его дергая на себя, оголяя при этом мое бедро. Глаза девушки округлились от изумления, а на лице мгновенно проступил румянец, Грез резко отвернулась, прикрывая лицо рукой, сжимая одеяло в пальцах. Все же поделилась укрытием, больше не делая попытки сбежать.
— Что вы здесь делаете, господин? — спросила, чуть хрипловатым голосом, не поворачиваясь.
— Вытаскиваю тебя из Нижнего мира, не больше, — усмехнулся, оглядывая чуть спутанные волосы горианки и хрупкие оголенные белые плечики. От нее все еще пахло терпкостью настоек, перебивая ее тонкий аромат.
— Одевайтесь и уходите.
Я приподнял бровь — не просьба, а приказ? Только приказываю здесь я.
— Это твои слова благодарности? — скинул с себя одеяло бросив ей, поднялся.
Грез чуть повернулась, растерянно взмахнув ресницами быстро глянув в мою сторону, но тут же отвернулась. Наблюдать за ней было великим удовольствием и стоило бы потянуть время, только как бы это не обернулось против меня…
— Не совсем удобное место для разговоров, не находите? — произнесла Грез, более тверже, кажется начала злиться, это изрядно подстегнуло и дальше дразнить ее. И все же я был рад что она пришла в себя.
— По мне, самое подходящее, — натянул штаны, поднял рубаху и тунику.
Грез сердито выдохнула, натягивая выше на грудь одеяло, будто я всю эту ночь не лицезрел ее форм. И все же сложно было не думать об этом и не брать во внимание, как тяжелеет пах и наливаются свинцом мышцы, стало не до веселья. Одевшись полностью, поправляя ворот рубахи прошел к камину, который уже потух давно. Услышав шуршание позади себя, оглянулся через плечо, выхватив взглядом тонкие девичьи щиколотки. Грез тут же спрятала ноги, застыла, смущенно покосившись на меня, села обратно.
— Что со мной произошло?
И все же за эти три дня, она исхудала, глаза стали еще выразительнее на овальном лице, но радовал румянец на щеках и порозовевшие губы, которые она в волнении прикусывала.
— Ты упала в обморок в святилище и пробыла в беспамятстве три дня к ряду, твое тело остывало…
Грез нахмурилась, кажется озадачиваясь услышанным.
— Три дня? — сорвалось с ее губ удивление. — Я бы могла справится сама и о помощи не просила, — добавила тверже.
Я развернулся к ней. Грез невольно обняла себя руками прячась.
— Обязательно бы предоставил тебе такую возможность, если бы ты не была на грани смерти. Извини, но ты мне нужна живой, — бросил немного грубо, чем собирался сказать, но какая мне к Темному разница! Слишком сложно находиться рядом с ней, сложно смотреть с равнодушием.
Грез сомкнула губы, кажется не находя больше слов.
— Ты, наверное, голодна, я позову женщин. Как только сможешь выйти, спустись вниз, — сказав напоследок вышел из комнаты, не став больше мучать, ей наверняка нужно было побыть одной. Пройдя переход, залитый солнечным утренним светом, спустился вниз. Известив служительниц о пробуждении Грез, направился во внутренний двор. Омыв лицо и шею заметил спешащую ко мне Медайрис — верно, ей уже сказали о горианке. Матушка застыла передо мной в онемение.