Ведьма и компания
Шрифт:
– Револьвер. – преодолевая сопротивление горла, выдавила Лиза и точно это могло что-то пояснить, добавила. – Гассера[1]. У лембергской тетушки прихватила: кто знает, что станется в дороге? Дернешься – нажму курок. Чуешь? – она дернула медведя за вмиг затянутую на шее мочальную петлю. – На тебе мой хомут и окроме меня, его никто не снимет. Ни тетушка, ни иная ведьма – никто. Понимаешь? – и глянув в разумные и наполненные ужасом глаза, оскалилась не хуже, чем он сам. – Вижу, понимаешь. Чем дольше под хомутом останешься, тем больше зверем будешь, пока совсем человечью суть не потеряешь. Станешь не за свободу народа
Не осмеливаясь взреветь, медведь только глухо заворчал, когда девчонка вдруг вцепилась ему в загривок, повисла на шкуре всей тяжестью и… не отрывая револьверного дула от его башки… взгромоздилась на спину. Вот тут медведь не выдержал и рыкнул!
– Что, неловко? А мне вроде и ничего – я-то ног не чувствую! – свешивая ноги по бокам медведя, хмыкнула девчонка – и вдавила револьвер в ухо с такой силой, точно хотела достать до прячущегося за толстой черепной костью мозга. – А теперь вперед – пошел! – полыхнула новая молния, а pince-a-tige со всей силы стиснули второе медвежье ухо. Медведь взревел в полный голос от лютой боли и… ломанулся прямо в окно!
Хряпнуло, треснуло… Провисшая на одном винте решетка вздыбилась, и непрерывно ревущий от боли молодой медведь протиснулся в окно, волоча на себе визжащую девчонку, и рухнул в воду. Забил лапами...
– Пошел, пошел! – закричала Лиза, роняя pince-a-tige и отчаянно вцепляясь в обернутое вокруг толстой медвежьей шеи сухое мочало. Повисла, едва не сползая с мокрого медвежьего бока. Медведь побежал через двор, рассекая грудью воду и оскальзываясь лапами по размытому гравию дорожки – раскаты грома глушили его рев!
Они вырвались на улицу. Земля вовсе ушла у медведя из-под ног, он пошатнулся, забарахтался, макая всадницу в воду – и поплыл вместе с несущимся между домами бурным потоком воды, погрузившись по самые ноздри и мерно работая лапами.
Они проплыли мимо погрузившейся в воду глиняной хибары: обняв ногами трубу, на крыше сидела девчонка с кошкой на руках. Лизу и медведя что девчонка, что кошка проводили взглядами. Поток повернул и медведя вынесло на респектабельную улицу, застроенную доходными домами: в окнах третьего этажа изукрашенного гипсовыми херувимами особняка толпились люди – не иначе как там собрались все соседи с этажей нижних. Пыхтел самовар и невозмутимая горничная обносила «потопельцев» чаем.
– Маменька, маменька, глядите, девочка на медведе плывет!
Лиза с трудом повернула голову: рядом с ними на бурных волнах крутился круглый обеденный стол, а на нем, поджав ноги, сидела молодая дама с прижавшимися к ней двумя ребятишками.
– Чего только с этим прoклятым наводнением не увидишь. – хмыкнула дама и подгребая доской, принялась подгонять стол к окнам ближайшего особняка – оттуда, готовя веревки, уже свешивались местные жители. На Лизу и медведя поглядывали, но «причалить» не звали, видно, медведь смущал даже ко всему привыкших горожан.
– Бессоромница! Почитай, раздетая по улицам плаваешь, да еще на животном! – обругала ее устроившаяся среди спутанных корней огромного пня старушонка: сама она была в праздничном платке и шитой душегрее поверх платья, точно собиралась на наводнение как на праздник.
Сжимающая
Словно прочтя ее мысли, медведь торжествующе взревел… и начал поворачивать.
– Не смей! – Лиза попыталась ткнуть его дулом, но рук она уже почти не чувствовала, как и ног. – Ни за что хомут не сниму, и генеральша не заставит!
Медведь снова заревел: а куда ты денешься! Поднапрягся… и въехал боком в проносящуюся мимо афишную тумбу.
– А-а-а! – от толчка Лиза все же соскользнула в воду, повиснув только на обмотанном вокруг его шеи мочальном хомуте. Поток поволок ее, норовя оторвать от медведя – ухватиться за него второй рукой означало выпустить револьвер.
– Вот она! – раздался голос, который она узнала бы из тысячи. Из-за угла высотного, аж в четыре этажа, здания с ротондой вымахнула гребная лодка, оснащенная по всем правилам Санкт-Петербургского речного яхт-клуба, и разрезая воду узким носом, ринулась к афишной тумбе.
Весло ударило по воде рядом с головой Лизы.
– Ольга, на весла! Я ее вытащу! – прокричал еще один, смутно знакомый женский голос.
Сильные, хоть и тонкие руки, подхватили Лизу подмышки.
– А ну стой! – донесся пронзительный Оленькин крик.
Переваливаясь через борт, Лиза увидела как Оленька, чуть не вываливаясь из лодки, лупит сунувшегося за ней медведя веслом по морде.
– Дай, дай! – Вера Сергеевна, что так язвительно говорила с Агатой Тимофеевной в первый же Лизин вечер в городе, рванула из онемевшей руки револьвер, вскочила…
– Нет! – не закричала – прохрипела Лиза.
Но дуло уже целилось в медведя, курок щелкнул… выстрела не последовало. Еще щелчок, еще…
– Подмок! Гребем отсюда! – сталкивая Оленьку со скамьи, Вера Сергеевна схватила весла. Удар! Не в пример Оленькиным – сильный. Медведь затряс головой, взревел, Вера Сергеевна забила веслом, разворачивая лодку, и попадая то по воде, то по медведю. Окрестности наполнились ревом и плеском, наконец лодка повернулась – и один сильный гребок швырнул ее прочь от медведя. Второй, потом третий… Пытавшийся плыть за ними медведь, наконец, отстал. Подтянувшая на кормовую скамью Лиза увидела как он подплыл к ближайшему дому и взобрался на крышу затопленного крыльца. За окнами второго этажа замелькали испуганные люди.
– Жалко, револьвер отсырел, оборотень поганый теперь к старухе поплывет. – зло бросила Вера Сергеевна.
– Он и был сломан. Револьвер. – отстучала зубами скорчившаяся на корме Лиза. – Беате кавалер подарил, а она сломала.
Вера Сергеевна расхохоталась.
– Решительная вы барышня, Лизавета Григорьевна! Вот, наденьте! – Лизе в руки полетел толстый кучерский армяк. Неловко ворочаясь, она натянула его поверх мокрой рубахи – и закуталась в плотную, царапающую, но восхитительно теплую одежу. От армяка остро пахло махоркой и конюшней и это был бы самый восхитительный запах в мире, если бы…