Ведьма моря Демонов
Шрифт:
– Мне потребовалось много времени, чтобы поймать тебя, Корун, – сказал Хроман. – Ты устроил нам веселую погоню. Однажды я почти имел удовольствие лично познакомиться с тобой. Это было, когда ты совершил набег на Сераполис, помнишь? Я случайно оказался там и бросился в погоню на одной из военных галер. Но мы так и не поймали тебя.
– Это сделал один из кораблей. – Голос Коруна был странно мягким для такого крупного мужчины. – Он не вернулся, как вы, возможно, помните.
– Как они, наконец, поймали тебя? – спросил Хроман.
________________________________________
Корун пожал плечами, и цепи на его запястьях
– Ты уже знаешь все, о чем я хотел бы поговорить, – устало сказал он. – Мы приплыли в залив Илионтис и обнаружили, что нас ждет целый флот. Должно быть, кто-то наконец-то разглядел нашу крепость.
– Хроман кивнул, и Корун пожал плечами, – они заблокировали наше отступление, поэтому мы просто сражались, пока все не были убиты или захвачены в плен. Эти полсотни человек – все, кто жив. К сожалению, во время боя я потерял сознание и, очнувшись, обнаружил, что я в плену. В противном случае, его голубые глаза обшарили суд с хлестким презрением, я мог бы сейчас мирно кормить рыбу, вместо твоих глупых рыбьих глаз.
– Я не буду затягивать это дело ради тебя, Корун, – сказал Хроман. – Твоих людей, конечно, придется отдать на игры, но тебя можно прилично и конфиденциально обезглавить.
– Спасибо, – сказал пират, – но я останусь со своими людьми.
Хроман озадаченно уставился на него.
– Но зачем ты вообще в это ввязался? – наконец спросил он. – С твоей силой, умением и хитростью ты мог бы далеко продвинуться в Ахере. Ты же знаешь, мы берем наемников из завоеванных провинций. Ты мог бы со временем получить ахейское гражданство.
– Я был принцем Конахура, – медленно произнес Корун. – Я видел, как вторглись на мою землю, а моих людей забрали в рабство. Я видел, как моих братьев зарубили в битве при Лирре, мою сестру взял в наложницы ваш адмирал, моего отца повесили, мою мать сожгли заживо, когда они подожгли старый замок. Они предложили мне амнистию, потому что я был молод, и им нужна была подставная фигура. Поэтому я дал клятву верности Ахере и нарушил ее при первой же возможности. Это была единственная клятва, которую я когда-либо нарушал, и до сих пор я горжусь этим. Я плавал с пиратами, пока не стал достаточно большим, чтобы управлять своими собственными кораблями. Этого достаточно для ответа.
– Может быть, – медленно произнес Хроман. – Ты, конечно, понимаешь, что завоевание Конахура произошло до того, как я взошел на трон? И что я, конечно, не мог этого отрицать, учитывая долг талассократа перед своей собственной страной, и должен был прекратить непрекращающееся бунтарство?
– Я ничего не имею против тебя самого, Хроман, – сказал Корун с усталой улыбкой. – Но я бы отдал свою душу огню преисподней за возможность обрушить твой проклятый дворец вокруг твоих ушей!
– Мне жаль, что все так закончилось, – сказал король. – Ты был храбрым человеком. Я бы хотел осушить с тобой много бокалов вина по ту сторону смерти.
Он сделал знак охранникам: "Уведите его".
– Одну минуту, сир, – сказал Шорзон. – Вы намерены запереть всех этих пиратов в одной камере подземелья?
– А что … я полагаю, что да. Почему нет?
– Я не доверяю их капитану. Закованный в цепи и заключенный в тюрьму, он все еще представляет угрозу. Я думаю, что он владеет определенными магическими техниками.
– Это ложь! – выплюнул Корун. – Мне никогда не нужны были твои вонючие женские уловки, чтобы расплющить таких, как Ахера!
– Я бы не оставил его с его людьми, – невозмутимо посоветовал Шорзон. – Лучше бы ему дали его собственную камеру. Я знаю одно место.
– Ну-ну, пусть будет так.
Хроман махнул рукой, отпуская его.
Когда Шорзон повернулся, чтобы увести стражников, он обменялся долгим взглядом с Хрисеидой. Ее глаза оставались прикрытыми, когда она смотрела вслед уходящим пленникам.
II
Камера была не больше человеческого роста, это была пещера, вырубленная в скале под фундаментом дворца. Корун скорчился на мокром полу в полной темноте. Цепи, которые они прикрепили к засовам в стене, лязгнули, когда он пошевелился.
– Вот так все и закончилось, – с горечью подумал он. – Дикая карьера изгнанного завоевателя, вздымание и всплеск кораблей под бегущими волнами, смех товарищей, звон мечей и шум ветра в снастях привели к этому – один человек, сгорбившийся в одиночестве и темноте, ожидающий во мраке вечности того дня, когда они вытащат его, чтобы его растерзали звери для развлечения дураков.
Они кормили его время от времени, раб приносил миску тюремного пойла, в то время как вооруженный копьем охранник стоял вне досягаемости и наблюдал. В остальном он был один. Он даже не слышал голосов других пленников; слышалось только медленное капанье воды и резкие звуки железных звеньев. Камера должна находиться даже ниже обычных подземелий, далеко внизу, в самых недрах острова.
Смутные образы проплывали в его сознании – высокие скалы вокруг залива Илионтис, огромные цветы, цветущие угрюмыми огнями в джунглях за пляжем, стройные черные корсарские галеры на якоре. Он вспомнил открытое небо, вечно затянутое облаками небо, под которым дули длинные влажные ветры, из которых лился дождь и сверкали молнии и становились жутковато-синими сумерки. Он часто задавался вопросом, что лежит за этими верхними облаками.
Время от времени, вспомнил он, можно было видеть смутный диск Небесного Огня, и он слышал о временах, когда невероятно сильные штормы открывали краткую трещину в верхних слоях облаков, чтобы пропустить поток обжигающего блеска, от прикосновения которого вода вскипала, а земля вспыхивала пламенем. Это заставило его задуматься о размышлениях философов Конахура о том, что мир на самом деле был шаром, вокруг которого вращался Небесный Огонь, принося день и ночь. Некоторые зашли так далеко, что вообразили, что это мир движется, что Небесный Огонь – это огненный шар в середине творения, вокруг которого вращаются все остальные вещи.
Но теперь Конахур был в цепях, вспомнил он, его народ склонился перед волей жадных проконсулов Ахеры, его искусство и философия – праздные игрушки завоевателей. Молодое поколение росло с мыслью, что, возможно, лучше всего уступить, стать частью талассократии и таким образом в конечном итоге получить равный статус с ахейцами.
Но Корун не мог забыть огромное пламя, колышущееся на фоне продуваемого ветром ночного неба, борющиеся фигуры на концах веревок, свисающих с деревьев, длинные ряды закованных в цепи людей, безнадежно спотыкающихся о невольничьи галеры под ударами ахейских плетей. Возможно, он слишком долго таил обиду, нет, клянусь Брианной Браннор! Была семья, которой больше не было. Этой обиды хватило бы на всю жизнь.