Ведьма полесская

Кулик Виталий Ефимович

— А чего ты вообще затеял такую возню? Ну, подошел бы, пожали бы друг другу руки, да и познакомились бы, — миролюбиво сказал Прохор.

— Э-э, не, брат! Это не то, — категорично махнул рукой Василь. — Запомни, если после драки предлагается дружба, то это значит, что тебя уважают. И такая дружба намного крепче и дороже, — заученными словами, по-философски начал объяснять Василь, хотя, как уже отмечалось, говорить он был не охотник. — А вообще, про тебя всякие небылицы рассказывают, вот и захотелось проверить.

— Ну и как?

Василь потрогал заплывший глаз

и беззлобно улыбнулся:

— Да вроде как правду говорят.

Подвыпившие хлопцы дружно засмеялись, и за столом закипел весёлый шумный разговор. Легкий хмель придавал ещё больше доверительности в речах. Василь с Прохором, уже обнявшись как закадычные друзья, наперебой расхваливали бойцовские качества друг друга, демонстрируя в подтверждение заплывший глаз и распухший нос.

Кто-то из присутствующих затронул тему о ведьме. Василь, став вдруг серьёзным и уставившись на Прохора одним глазом, спросил:

— Прошка, вот скажи по чести, что там, в лесу, случилось? Ты ведь толком никому ничего и не рассказывал. А ведь когда ж тебя привезли к Хилькевичам, то говорят, что ты сам не свой был. Расскажи вот нам всем… что ж сталось тогда ночью? Ведьма встретилась?

Все вдруг разом затихли, всё внимание сосредоточилось на Прохоре.

— Встретилась… Страху было — не приведи господь. Но мне теперь и самому с трудом верится в это, — начал Прохор и, видя, как вытягиваются лица у подвыпивших хлопцев, добавил более спокойно: — А может, и померещилось всё…

— Не дури, парень. Люди говорят, что ведьм, на тебя наседала… Хотела поездить и душой твоею завладеть. Да, судя по всему, не получилось… Саму-то Химу нынче бачили. Говорят, что рожа у старухи жутко страшная стала, изуродованная… Твоя работа? — всё допытывался Василь.

— Не припоминаю. Может, и моя… а может, и ни при чём тут я, — неохотно отвечал на расспросы Прохор. Ему очень не хотелось ворошить сейчас жуткие воспоминания.

— Ну, ладно, бог с тобой. Не хочешь — не говори. А ты хоть знаешь, что у этой ведьмы дочка есть. Добрая девка. К людям тянется, а Хима её на привязи держит.

— Так-таки и на привязи? — оживился Прохор.

— Ну не совсем может… Опять же люди говорят. Не хочет она по стопам матери идти. Вот и разлад у них выходит.

— Ну так сбежала бы от своей ведьмы, — подал голос кто-то из хлопцев.

— Наверное, боится. С этой карги станется: проклянет — и не будет жизни даже на краю света. Во как!

— Что, и дитё своё может проклясть?!

— Если ведьма разгневается или колдовской нуждой изведётся, то и дитё, и мать родную — всё нипочем, — давал разъяснения Василь на сыпавшиеся вопросы.

— Жалко девку… Красивая… Хоть и на цыганку похожая.

— Не, не похожая. Просто чернявая.

— Да какая, к черту, разница: белявая, чернявая — один хрен, жалко девку! — раздалось чьё-то категорическое высказывание.

Все согласно закивали головами.

Поговорив ещё немного, хлопцы наконец опомнились, что уже поздний час, а завтра рано всем вставать. Горелка давно закончилась и вместо чарки на посошок они крепко по-мужски пожали друг другу руки и разошлись

по хатам.

Прохор шел по улице и думал о Марыльке. Они договаривались сегодня встретиться, но и он, и Игнат не пошли на свидание. Вернее, сначала думали, что успеют, а потом за чаркой да разговорами и вовсе забыли об уговоре.

Глава 12

— Явилась, наконец! И где только носит тебя день напролёт?

Не успела Янинка переступить порог опостылевшей избушки, как её встретило злобное ворчание матери. И так почти всегда! Всё время она чем-то недовольна, всё время у неё какие-то подозрения и чёрные предчувствия. Особенно Серафима стала невыносимой после того, как недавно ей сильно не повезло. Видать, нарвалась всё же на кого-то отчаянного. Не дрогнул, не смалодушничал, сунул, видать, старуху головой в печь. И правильно сделал! У Янинки в глубине души даже зародился маленький червячок злорадства. Она никогда не одобряла деяний матери, хотя и жили они в основном за счёт этого.

Вот уж которую неделю в избушке царили страшные дни. Серафима выла от боли и ярости. Места себе не находила. Её обезображенное лицо являло собой ужасное зрелище и доставляло старухе неимоверные муки. Но ещё больше страдала ведьма от мук душевных. Сомнения в своей силе и жажда мести раздирали её сознание. Страшная месть как воздух сейчас была просто необходима старухе. Это, по её мнению, возвратит ей колдовскую уверенность. И она с упоением представляла, чем отплатит виновнику своих страданий. Месть! Только этим чувством жила сейчас Серафима. Картины и способы мести калейдоскопом сменяли одна другую. И с каждым разом воспалённое воображение старухи рисовало всё более жестокие и изощрённые способы расправы с панским лесником. Но в то же время Серафима в глубине души трезво осознавала, что не так всё просто будет с этим зелёным мальчишкой…

И ещё старуху очень беспокоило дурное предчувствие. Это предчувствие появилось сразу же, как только Серафима начала свою активную колдовскую деятельность в здешнем крае. У неё постоянно было ощущение, будто за ней кто-то наблюдает. Иногда даже казалось, что какая-то сила пытается вмешаться в её тайные помыслы и повлиять на них. И вот теперь Хима после недолгих размышлений все свои тревоги приписала указывающему персту судьбы. Видимо, покровительствующие силы тьмы так предупреждали её о скором появлении ненавистного парубка. А она не вняла предостережениям, не проявила осторожность! Занятая своим гневом, Хима и мысли не допускала, что на этот раз её чутьё жестоко ошибалось…

Старуха почти никогда ни перед кем не испытывала такой беспомощной ярости. За всё время на её колдовском пути лишь два или три раза попадались люди-кремни, с которыми очень трудно было совладать. Тогда ей пришлось приложить невероятные усилия, но всё же она сумела справиться. С тех пор таких людей ведьма нутром чуяла и без острой надобности старалась избегать колдовского влияния на них. Колдовство на таких людей требовало неимоверных затрат сил, после которых Серафима долгое время чувствовала себя разбитой и опустошенной.