Ведьма

Зарубина Дарья

— Ладно, не бойся, — рыкнул едва не в самое ухо Игор. — Я девок не ем. С малолетства закормлен, вот с души и воротит.

Он рассмеялся. И на сердце у Ядзи потеплело.

— Давай я тебя до рощи провожу, чтоб в другой раз ножка не подвернулась.

— Проводи, — ответила Ядзя, не успев ни подумать, ни испугаться. — Дорога мирская, не купленная, а вольному воля…

Словно кто под локоть толкнул — сделала шаг навстречу закрайцу.

Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот из груди выскочит.

И тут Князев великан сделал

такое, чего никто ожидать от него не мог, не только Ядвига, а и сам хозяин его, князь Влад. Игор подхватил Ядзю на руки, прижал к широкому, как пекарская лопата, плечу, припал губами к виску, на котором билась жилка, и прошептал:

— Пойди за меня, Ядвига. Все думают, что я зверь лесной. Неправы они. У тебя сердце доброе, ты увидишь, что не зверь я, а человек из плоти и крови. Прикипел я к тебе. Один раз увидел только в Бялом — и уж знал, что ты мне Землей на сердце начертана. А что есть во мне звериного, то тебе защитой и опорой будет. Потому как за тебя да за Влада Радомировича, как пес цепной грызть и рвать стану…

Зеленые глаза великана полыхали огнем, а от груди шел такой жар, что, казалось, вот-вот обожжет Ядзе лицо и руки.

— Пусти, — ни жива ни мертва, пискнула она, стараясь оттолкнуть нежданного ухажера. — Пусти, мне к хозяйке надо!

— Только скажи, пойдешь за меня? — Игор жадно втягивал носом запах ее волос.

— Не пойду, — вскрикнула Ядзя, выскальзывая из его рук. — Боюсь я тебя…

Белая прядь вновь упала великану на глаза, так и не позволив девушке увидеть лицо закрайца, но Ядвига почувствовала, как потемнел его взгляд, сошлись брови.

— Не зверь ты, — утешительно пробормотала она. Откуда смелость взялась: погладила по длинным белым пальцам сжавшуюся в кулак руку. — И не думала я о тебе никогда как о звере. Но уж я свое сердце другому обещала. Тебе мне предложить нечего. Ты и любви, и верности достоин, потому меньшим тебя не обижу.

— Хорошо у тебя язык подвешен, девка, — рыкнул Игор, — только жалости твоей я не просил. И был бы в родной земле, за жалость эту убил тотчас. Но я князю обещал закрайские привычки на родине оставить и забыть. Потому живи и впредь умнее будь — и к воину с жалостью не лезь.

Игор прошел мимо нее к дому. Лишь слегка, будто ненароком задел плечом. Но Ядвига покачнулась от этого касания, едва не упала. Только на этот раз никто не кинулся ее поддержать.

С тяжелым сердцем Ядзя побежала в рощу, молясь Землице-матушке и Бяле-заступнице, чтоб отвела от нее гнев страшного княжеского любимца да отворотила от чернского порога безумца Тадека.

Глава 68

Да только поздно отворачивать. Это раньше был чист, как вешний дождь, наивен, как мальчик, в храме на Землицын день ступени целующий. А теперь там, где была радость, вера в людей, — одна рана гнойная. Обида да неизбывная вина. И с этой раной не справилась бы даже травница Агнешка.

Поздно нести повинную голову на суд — далеко

зашел, не воротишься. Спятил наследник Якуб, да получается, по твоей вине, верный княжий манус Иларий.

Молодой маг невольно вздрогнул, набросил на плечи плащ. «Это осень подступает, — решил он про себя, поежившись, — дышит холодом, спускается в стылом золотом одеянии с Росского хребта. Кончилось соловьиное лето, ходил нараспашку, горя не зная. Пора душу поглубже запахнуть, подальше спрятать от всех свои грехи и тайны — и когда только успел ими обрасти, да по самую маковку…»

Иларий в раздражении мерил шагами комнату. Княжич сидел на кровати, чуть покачивая головой, словно кто невидимый пел ему в самое ухо веселую ярмарочную песню. Иларий болезненно поморщился, когда пустой, лишенный жизни взгляд Якуба остановился на нем и почти сразу скользнул дальше — с сундука на стул, со стула на скамейку.

Манус положил бледную ладонь на лоб княжича, на белый платок. Почувствовал, как вскипела горькая, как сок одуванчика, сила, тонкими белыми змейками потекла в затуманенную горем голову наследника Бялого. Взгляд Якуба прояснился, он с удивлением посмотрел на мануса, потом гневно сбросил его руку, поднялся.

— Что это ты удумал, Илажка! Решил, я не могу заслониться, так ты уже и в голову мне можешь лезть? Предупреждал меня отец, что попытаешься ты вровень со мной встать. Княжить хочешь при живом князе. А я не верил. Зря, видно. Может, иначе обернулось бы все, если б…

Якуб не договорил. Зло пнул скамейку, та завалилась, задрала к потолку тонкие ножки.

— Что случилось, того не воротить, — примирительно проговорил Иларий. — К вечеру первые гости на двор будут, тебе, княже, силы нужны. Многое тебе пришлось пережить, но негоже, если прочитают по лицу наследника Бялого окрестные князья, что не все ладно. Вот я и решил…

— А с чего ты взял, что можешь что-то решать? — тихим злым шепотом проговорил Якуб. — Думаешь, от того, что про вину мою знаешь, так в господа вышел? Холоп ты, да к тому же не бяломястовский больше. Отправляйся к своему новому хозяину! Пойди скажи князю Владиславу, что ты что-то там… решил.

Иларий отшатнулся. Потемнело перед глазами, занавесилось серой пеленой, а потом пошло багровыми пятнами — гнев, отчаяние… страх. Жар бросился в голову, озноб в хребет.

— Что ты такое говоришь, княже?! Я же князю Казимежу грамоту подписывал на служение. Наемный я, но бяломястовский!

Якуб расхохотался, глядя, как затравленной лисицей мечется по покоям манус.

— Оба мы, Илажи, не то, чем кажемся. Ты вот меня князем зовешь, а я не князь еще и не знаю, примет ли земля отцеубийцу. А если примет, как буду я кровавой рукой Бялым править?! Отчего не погиб я тогда у проклятой реки от топи?! Тогда и руки, и мысли мои были чисты… А теперь — разве только радуга меня возьмет, да только и ей я не нужен!

Иларий не слушал покаянных речей наследника. Метались в голове страшные мысли.