Ведьма
Шрифт:
– Где она лежит? – спросил он.
– Вон там, под стволом, – ответил Харальд, указывая рукой. – Поэтому мы ее сразу не заметили. Под стволом образовалась пустота, и кто-то запихнул туда девочку. Ее видно, только если подойти совсем близко и покачать ствол.
Патрик кивнул. Это многое объясняет. Однако он клял самого себя за то, что не дал указаний осмотреть это место более внимательно.
– Ты в курсе, что она вернулась? Впервые с тех пор, как ее услали отсюда…
Патрик не стал спрашивать, кого имеет в виду Харальд. Никто в поселке не пропустил возвращение Марии Валль – тем более что оно было обставлено с большим шумом.
– Да, нам это известно, – проговорил он, не уточняя, что может означать в данной связи ее возвращение.
Однако и у него возникли подобные мысли. Мягко говоря, странное совпадение, что еще одна девочка с того же хутора убита и найдена на том же месте практически в тот же день, когда Мария вернулась сюда.
– Я должен огородить территорию, наши эксперты-криминологи обследуют место преступления.
Он опустил на землю взятую с собой сумку и достал два больших рулона сине-белого скотча.
– Нам возвращаться? – спросил один из молодых мужчин, представившийся как Юханнес.
– Нет, я хотел бы попросить вас остаться на месте и как можно меньше передвигаться. Эксперты захотят обследовать вашу одежду и обувь, поскольку вы ходили здесь, по этому месту.
У мужчины с иностранной внешностью было вопросительное выражение лица. Обернувшись к нему, Харальд сказал на небезупречном, но понятном английском:
– We stay here. Okay, Karim? [16]
16
Мы останемся здесь. Хорошо, Карим? (англ.)
– Okay, – кивнул тот, и Патрик понял, что это один из тех, кто приехал из центра для беженцев вместе с Рольфом.
Несколько мгновений все молчали. Жуткое событие, приведшее их сюда, резко контрастировало с окружавшей людей идиллией. Радостно щебетали птицы, словно ничего не случилось, словно убитая четырехлетняя девочка не лежала в двух метрах отсюда. Шумели кроны деревьев, аккомпанируя птичьим трелям. Здесь было невыносимо красиво – особенно сейчас, когда лучи солнца пробивались сквозь листву, словно острые лучи лазера. Патрик заметил всего в нескольких шагах от них целую поляну лисичек. В другой ситуации сердце у него радостно забилось бы. Сейчас мысль о том, чтобы собирать грибы, не вмещалась в сознание.
Хедстрём начал разматывать скотч. Единственное, что он мог сделать для девочки, – это выполнить свою работу наилучшим образом. Патрик избегал смотреть в сторону ствола упавшего дерева.
Эва стояла возле мойки, споласкивая кофейник. Она уже сбилась со счета, сколько кофейников заварила в эту ночь. Легкое покашливание за спиной заставило ее обернуться. Увидев взгляд Йосты, его напряженную позу, она выронила кофейник. Вслед за звуком разбитого стекла раздался крик – близкий, но такой далекий. Крик боли и невообразимого горя.
Этот крик исходил от нее самой.
Эва упала на руки Йосты – его крепкие руки не дали ей развалиться на части. Она хватал ртом воздух, а тот гладил ее по волосам. Как ей хотелось, чтобы Нея была здесь, чтобы, смеясь, скакала вокруг ее ног… Нет, лучше б Нея вообще не родилась – лучше вообще не заводить ребенка, которого потом суждено потерять…
Все потеряно. Все умерло с Неей.
– Я позвонил пастору, – проговорил Йоста и повел ее к стулу.
«Наверное, он видит, что я хрупкая, как скорлупа, – подумала Эва, – и потому прикасается ко мне так осторожно».
– Зачем? – спросила она совершенно искренне.
Что может сделать для нее пастор? Она никогда не чувствовала в себе веры. Ребенок должен быть с родителями, а не с богом на небе. Что такого может сказать пастор, что дало бы им с Петером хоть каплю утешения?
– А Петер? – спросила Эва надтреснутым голосом.
Голос тоже умер с Неей.
– Его ищут. Он скоро придет.
– Нет! – Она покачала головой. – Не надо. Не говорите ему ничего.
«Пусть лучше остается в лесу. И по-прежнему надеется». Петер еще жив. Сама же она умерла вместе с Неей.
– Он должен узнать правду, Эва, – проговорил Йоста, обнимая ее за плечи. – Это неизбежно.
Она чуть заметно кивнула. Само собой, Петер не может вечно бродить по лесу, словно лесной дух. Они должны рассказать ему – хотя тогда он тоже умрет…
Высвободившись из объятий Йосты, Эва уронила голову на стол. Почувствовала прикосновение дерева к лицу. Почти сутки она не спала, надежда и страх заставляли ее держаться. Сейчас ей хотелось лишь заснуть и отключиться от всего. Пусть все это будет сном. Тело расслабилось, деревянный стол под щекой казался мягким, как подушка, и она все больше ускользала прочь от реальности. Теплая рука нежно гладила ее по спине. Тепло распространялось по телу.
Тут открылась входная дверь. Эва не хотела открывать глаза. Не хотела видеть Петера, стоящего в дверях. Но Йоста сжал ее плечо, и ей пришлось поднять голову. Взглянув вверх, она встретилась глазами с Петером и увидела у него в глазах такую же безбрежную пустоту, которую ощущала в себе.
Бухюслен, 1671 год
Утром, когда Коротышка Ян заглянул к ней, Звездочка была совершенно здорова. Пребен ни слова не сказал об этом Элин, но смотрел на нее с нескрываемым восхищением. Она постоянно ощущала на себе его взгляд, пока готовила завтрак. Бритта пребывала в необычно хорошем расположении духа, когда Элин помогала ей привести себя в порядок. Но по воскресеньям такое часто случалось – Бритта обожала сидеть на первом ряду во время службы, в своем лучшем платье и с красивой прической, оглядываясь на ряды, заполненные прихожанами Пребена.
От пасторской усадьбы до церкви было недалеко, так что вся прислуга собралась и тронулась в путь. Пребен и Бритта уехали заранее в коляске, чтобы роскошное платье последней не запачкалось грязью и глиной.
Элин крепко держала Марту за руку. Девочка всю дорогу подпрыгивала, и светлые косички ударялись о спину, о потрепанное пальтишко. Мороз пробирал до костей, и Элин очень основательно набила ботинки Марты бумагой, чтобы утеплить их и заполнить пустоты, поскольку они достались Марте в наследство от одной из служанок и были на несколько размеров больше. Но дочка не жаловалась – ботинки всегда ботинки, и она уже научилась радоваться тому, что имеешь.