Ведьмак
Шрифт:
И такой вот человек подрядился в мое отсутствие отремонтировать фасад моей «загородной виллы». Нет-нет, не за деньги, а чисто из добрых побуждений.
Короче говоря, теперь на мою хату, я думаю, даже ворона не сядет. Испугается. Подумает, что это или огородное пугало больших размеров, или ловушка.
Зосима понабивал на все сомнительные места бревенчатого фасада старую фанеру от посылочных ящиков, а чтобы было еще разнообразней и краше, добавил куски рубероида и даже жести.
В общем, снаружи моя недвижимость смотрелась как рубище пьяного бомжа и забулдыги. Сплошной поп-арт, мозаика сдвинутого по фазе
Что касается забора и калитки, которых тоже коснулись «заботливые» руки Зосимы, то здесь наблюдался явный прогресс.
Забор стоял почти ровно, несмотря на изрядно подгнившие столбы, так как его подпирали две неокоренные жерди, а калитка, прежде висевшая всего лишь на одной полоске, вырезанной из куска прорезиненной транспортерной ленты, теперь была присобачена к стойке двумя большими навесами явно кустарного производства.
Наверное, Зосима оторвал их от заброшенного коровника, построенного, наверное, первыми коммунарами, – эдакого памятника колхозному строю, благополучно канувшему в историю.
Что ж, в этом случае он действительно здорово потрудился. Ведь от дома Зосимы до коровника, который грустно торчал на отшибе, как гнилой зуб, почерневший и полуразрушенный от времени, если даже топать напрямую, километра два.
Мы зашли внутрь – и я облегченно вздохнул. Похоже, бабка Дарья не разрешила Зосима хозяйничать на ее территории.
Все было чисто, чинно и благородно. Должен доложить, что внутри мое неказистое «бунгало» имеет вполне цивилизованный и даже современный вид.
Полы деревянные, шлифованные и лакированные, коврики небольшие, но натуральные, очень даже симпатичной расцветки, русская печь вся в изразцах «под старину», камин, туалет, ванная, отличная кухня с разнообразными кухонными принадлежностями, газовая плита с баллонами, отопление с помощью электрического котла, хорошая мягкая мебель, несколько недорогих картин на бревенчатых стенах, которые золотились, натертые какой-то мудреной смесью с приятным запахом воска и меда…
В общем, шик. Для такой глуши просто райское наслаждение. Нет только телефона (который, кстати, находится у Зосимы) и телевизора; но этот гнусный ящик, изливающий на своих почитателей тонны миазмов и эфирной грязи, мне и на хрен не нужен.
– Ну, чего молчишь? – поинтересовался Зосима.
– Наслаждаюсь.
– Дык, это, конечно. Мы тут с Дарьей старались…
– Намекаешь, что неплохо бы по случаю приезда?… – Я с многозначительным видом потер руки.
– Так ведь глухарь насухо не пойдет, – ухмыльнулся Зосима. – Застрянет в горле.
– И я такого же мнения. Помоги…
Мы быстро распаковали мой богатырский сидор, и я достал оттуда городскую закуску и целую батарею бутылок со спиртным. Надо же быть таким идиотом, чтобы тащить, изнемогая и едва не падая на четыре кости, всю эту отраву к черту на кулички…
«Отрава» оказалась очень даже ничего и в самый раз. Я знал, что у Зосимы полно самогона, притом отменного качества, настоянного на разных травках и кореньях, но по традиции, которую мы сами и разработали, первым угощение выставляю я, а затем уж и мой добрый друг.
Так что я точно знал, что мои труды были не напрасными.
Зосима, кроме глухаря,
– Дарья как чувствовала, – сказал он, ломая хлеб на большие ломти (тут я неожиданно вспомнил Дейзика). – Испекла, в аккурат, к вечеру. Привет тебе передавала и низкий поклон.
– Спасибо. Ты, наверное, уже всем рассказал о моем приезде?
– Дык, разве шило в мешке утаишь? Ты тут у нас герой. Все тебя почитают, как Георгия Победоносца. Скажу по секрету – тока не выдай меня, ладно? – Дарья дернула у тебя твою фотокарточку (ты уж прости ее, старую дуру), поставила на иконостас и теперича молится на иконы, а заодно и на твое изображение. Совсем с ума съехала на старости лет.
– Не суди ее строго, – ответил я, весьма польщенный таким сравнением.
Георгий Победоносец! Это круто. Конечно, два года назад в окрестностях деревеньки шороху я наделал и впрямь многовато, но не до такой же степени, чтобы из меня сделали былинного богатыря и героя.
– Я что, я ничего… – Зосима степенно взял рюмку двумя пальцами. – Ну, значит, с приездом… хух!…
Рюмка размером с небольшой стакан показала дно с поразительной быстротой. Что значит большая практика…
Я постарался сильно от Зосимы не отстать, и спустя минуту мы уже налегали на запеченного в собственном соку глухаря, который с голодухи показался мне верхом кулинарного искусства.
Впрочем, я был недалек от истины. Когда на него находил стих, Зосима готовил дичь как первоклассный шеф-повар. У него был целый мешок разных приправ и кореньев, и конечный продукт выходил такой вкусности, что просто пальчики оближешь.
Но это случалось редко. Зосима в обычной жизни был неприхотлив, обходился малым и мог месяцами кормиться, как попало и чем придется.
И тем не мене такой режим питания и многочисленные невзгоды, выпавшие на его долю, на внешнем облике Зосимы отразились мало. В свои восемьдесят (кажется, восемьдесят; сколько ему точно стукнуло, я точно не знал, а сам Зосима на эту тему откровенничать не любил) он выглядел максимум на шестьдесят.
Сухощавый, голубоглазый, подтянутый, он казался скорее отставным полковником царской армии, записным интеллигентом, нежели сельским пастухом и раздолбаем. Дело в том, что, вдобавок ко всем своим недостаткам, Зосима еще был и доморощенным философом.
И надо признаться, иногда размышлял очень даже грамотно и здраво. Мы с ним немало поломали копий в дискуссиях на самые разные темы. И не всегда я выходил из этих турнирных схваток столь разноплановых интеллектов победителем.
У Зосимы, несмотря на недостаток образования и малую информированность, был острый ум, который, к сожалению, в основном дремал. Но когда он просыпался, с ним сладить было трудно.
Аргументы Зосимы всегда были неотразимы, а простонародный язык, которым он обычно щеголял, вдруг становился очень даже литературным, и тек плавно, как полноводная река.
В общем, Зосима был еще тем кадром. Загадка века.
– Слушай, а что у нас тут за чмо в черной рясе обретается? – вдруг вспомнил я встречу с черноризцем.
Зосиму будто переклинило. Он вдруг закрыл рот так поспешно, что даже зубы лязгнули, вытаращил глаза, и замахал на меня руками с такой страстью, словно хотел предостеречь от чего-то непоправимого, смертельно опасного.