Ведьмин вяз
Шрифт:
– Хочешь чего-нибудь? Воды?
Мне хотелось разве что прикрыть чем-нибудь глаза. Я пытался собраться с мыслями и попросить об этом, как вдруг край занавески отодвинули.
– Доброе утро. – Доктор высунул голову из-за занавески. – Как вы себя чувствуете?
– А, – я попытался сесть и поморщился, – нормально. – Язык с одной стороны саднил и так распух, что казался в два раза толще. Слова мои прозвучали так, как если бы их произнес плохой актер, игравший инвалида.
– Вы в состоянии разговаривать?
– Угу. Да. – На самом деле нет, но мне срочно нужно было выяснить, что за хрень со мной творится.
– Что
От движения у меня все поплыло перед глазами, словно я ухнул вниз на карусели.
– Хорошо, – ответил я. – Спасибо.
– Отлично, отлично.
Доктор был молод, на несколько лет старше меня, высокий, с залысинами и добродушным круглым лицом.
– Я доктор Куган. (Или Криган, или Дагган, или как-то вообще иначе, не разобрал.) Можете мне сказать, как вас зовут?
Меня встревожило то, что он спрашивает так, будто я могу этого не знать. И меня снова охватил вихрь хаоса, чей-то громкий голос рявкнул в ухо, яркий свет прыгал, качался, тело сотрясали рвотные позывы.
– Тоби Хеннесси.
– Угу. – Он придвинул к койке стул и сел. В руках у доктора была загадочного вида стопка бумаги – я так понял, моя карта, что бы это ни значило.
– Вы знаете, какой сейчас месяц?
– Апрель.
– Верно. Вы знаете, где вы?
– В больнице.
– И снова правильно. – Он что-то отметил в карте. – Как вы себя чувствуете?
– Нормально. Только больно.
Он поднял глаза:
– Что болит?
– Голова раскалывается. – И это еще слабо сказано, голова болела просто адски, казалось, мозг вздрагивает с каждым стуком сердца, но я испугался, что доктор пойдет за обезболивающим и так мне ничего и не объяснит. – Еще лицо болит. И бок. И… – Я не сумел подобрать медицинский термин для верхней части задницы, я знал, что это место как-то называется, но вот как именно, забыл. – Вот тут, – указал я и невольно застонал.
Доктор кивнул. Глаза у него были маленькие, ясные, пустые, как у куклы.
– Да. У вас трещина в копчике и в четырех ребрах. Тут мы бессильны вам помочь, все заживет само без серьезных последствий, не о чем беспокоиться. И разумеется, я вам дам обезболивающие. – Он протянул мне палец: – Можете сжать мой палец?
Я сжал. Палец у него был длинный, пухловатый, очень сухой, но сам жест показался мне чересчур интимным, а оттого неприятным.
– Так. А другой рукой?
Я повторил другой рукой. И без медицинского образования почувствовал разницу: правая рука функционировала как обычно, а вот левая была ватная, как спросонья, и это привело меня в ужас. Я стиснул палец слабо, точно ребенок.
Я уставился на доктора – он, конечно, заметил, но виду не подал.
– Очень хорошо. – Он снова что-то черкнул в карте. – Можно?
Доктор указывал на одеяло.
– Конечно, – смущенно ответил я, понятия не имея, что он намерен делать. Отец молча наблюдал за происходящим, облокотясь на колени и сложив руки домиком у лица.
Доктор ловко откинул одеяло, открыл мои голые ноги (в жутких синяках) и завернувшийся подол застиранной больничной рубахи в веселеньких синих ромбиках,
– Надавите подошвой мне на руку.
Согнуть, вытянуть, другую ногу, и тут левая слабее правой, хотя и не как рука, разница меньше, – отчего-то было ужасно неловко, что меня обнажили и так квалифицированно-безлично ощупывают. Точно мое тело – огромный кусок мяса без души. Я едва удержался, чтобы не отдернуть ногу.
– Хорошо, – заключил он. – Теперь я буду давить вам на ногу, а вы попытайтесь ее поднять. Поняли?
Он расправил на мне рубаху и положил ладонь на бедро.
– Погодите, – выпалил я, – что со мной?
Я думал, доктор осадит меня, как женщину на соседней койке, но, видимо, та истеричка просто его достала, потому что он убрал руку с моей ноги и опустился на стул.
– На вас напали, – мягко ответил он. – Вы что-нибудь помните?
– Да. Не все, разумеется… то есть я не это хотел сказать. У меня… – Я никак не мог подобрать слово. – Мне разбили голову? Или что?
– Вас ударили по голове минимум дважды. Один раз, скорее всего кулаком, вот сюда, – доктор указал на левую сторону подбородка, – а другой, тяжелым острым предметом, вот сюда. – Та самая точка в правом виске. Отец тяжело вздохнул. – У вас было сотрясение мозга, но не опасное. И перелом костей черепа, спровоцировавший эпидуральную гематому, то есть кровотечение из лопнувшего сосуда между черепом и внешней оболочкой мозга. Не волнуйтесь, – я толком не слушал, а тут, должно быть, округлил глаза, поскольку доктор ободряюще поднял руку, – как только вас привезли, мы сразу же вас прооперировали. Просверлили отверстие в черепе и удалили скопившуюся кровь, чтобы убрать давление на мозг. Вам невероятно повезло.
В первую секунду мне показалось, что заявлять такое человеку в моем положении просто возмутительно, но рассудок тут же ухватился за утешительную мысль: да, мне повезло, очень повезло, в конце концов, он же врач, знает, о чем говорит, и незачем уподобляться плаксе с соседней койки.
– Наверное, – сказал я.
– Исключительно повезло. После нападения у вас случился так называемый светлый промежуток, при подобных травмах это бывает часто. По нашим прикидкам, вы пробыли без сознания чуть больше часа, из-за сотрясения мозга, но потом очнулись, сумели позвать на помощь и лишь после этого снова потеряли сознание, так? – вопросительно прищурился доктор. [5]
5
Состояние, характерное при эпидуральной гематоме: временное улучшение после потери сознания, но затем, как правило, наблюдается заметное ухудшение.
– Наверное, – замявшись, повторил я. Не помню, чтобы звал на помощь. Я вообще ничего толком не помнил, лишь бурные темные вспышки, из-за которых и вспоминать не хотелось.
– Вам очень повезло. – Доктор подался ко мне, словно желал убедиться, что я осознаю серьезность происходящего. – Не позови вы на помощь, и без медицинского вмешательства такая гематома через час наверняка привела бы к летальному исходу. – Я недоуменно смотрел на него, не понимая, как реагировать, и врач пояснил: – Вы чуть не погибли.