Шрифт:
Данное произведение является художественным вымыслом. Любое сходство с реальными людьми, компаниями, событиями или местами случаино.
Художественное оформление, внутреннее оформление и иллюстрации Натальи Динер
Глава 1
– Не, не туда, здесь обойдем. – Сашка обогнул приветливую тропинку и спустился на пыльную дорогу. – Это чертовы столбы, не ходят под ними.
Глаша остановилась и задрала голову. Сучковатый деревянный столб, точно огромный лось, стоял, расставив ноги и намотав провода на рога, и чуть клонился в их сторону.
«Да, под таким и в самом деле ходить не стоит, вон как накренился, еще на голову свалится».
Глаша попятилась и вслед за братом спустилась на дорогу. В босоножки сразу же набилась мелкая колючая пыль. Глаша вздохнула и с сожалением посмотрела на тропинку.
– Не, ты даже не заглядывайся туда. – Сашка остановился, дожидаясь сестру. – Вон еще один такой же, и вон там. Чертовы столбы, нечистая тропинка под ними. Прямо к Хожему в лапы уведет.
– К кому? – Глаша вгляделась в узенькую, заросшую травой полоску земли между столбовых ног. Ветерок гладил запыленные стебли, и почерневшее книзу дерево точно омывали маленькие, прохладные волны.
– Тьфу, навязали бестолковую на мою голову! – проворчал Сашка. – Третий год здесь бываешь, а про Хожего спрашиваешь. Это у нас тут главный среди нечистых. Вон там, в роще живет. – Брат махнул рукой в сторону реки. – Ходит по деревне, коров портит да девок с собой в лес зовет. Если кто выйдет на его голос, назад уж не воротится. А сейчас и вовсе поселился тут, в заброшке.
Глаша посмотрела, куда указывал брат. Вдалеке миражом качался в укутавшей деревню пыли обрывистый речной берег, а на нем – реденький перелесок в три березы. Отсюда было не разглядеть, но Глаше казалось, что ветки деревьев качает сильный ветер.
– Там, небось, прохладно. – Она сорвала с головы шляпу и принялась обмахиваться.
– Ага, как в могиле! – Сашка отобрал у сестры шляпу и нахлобучил ей на голову, потом наклонился к придорожным кустам и сорвал широкий ворсистый лист. – На, лучше лопухом обмахивайся, а шапку не снимай, мигом голову напечет, мне мамка потом вставит по первое число.
Глаша поморщилась, попыталась взмахнуть листом, но только нагнала полные глаза пыли.
Сашка прыснул:
– Во барышня! Без веера шагу сделать не можешь! – Он потянул сестру за руку. – Пойдем за лимонадом да на речку.
В новеньком бревенчатом доме оказался магазин. Когда Глаша с сестрой были здесь прошлый год, на этом месте стоял сгоревший сарай, а теперь вон магазин отстроили.
Вчера утром родители привезли Глашу и Аксютку к двоюродному дядьке в деревню, а сами, приняв на дорожку по стопке самогона, на два месяца уехали в тайгу. И хотя в деревню сестры ездили каждое лето, без родителей оставались впервые, и Глаше было муторно и неспокойно. А когда дядька Трофим со смехом пообещал отцу сосватать ее за какого-нибудь видного паренька, стало совсем уныло. Глаше шел семнадцатый год, и расспросами о женихах не допекал только ленивый. Она отшучивалась, отмахивалась и все время проводила в книжках. Здесь читать не давал Сашка. Стоило родителям уехать, как он почел своим долгом провести сестре экскурсию по всем трем деревенским улицам, изрядно сдабривая рассказ залихватскими ругательствами и байками, кои от безделья местные сложили о каждом кривом сарае.
– Вон, гляди, мазанка, в землю вросшая. Да не так гляди, а исподволь, ну, как бы не глядя. – Сашка дернул сестру за рукав и показал в сторону низенькой, по самые ставни ушедшей в землю избенки. – Это ведьмина мазанка. Ведьма старая там обитает. Злющая старуха: не так посмотришь – порчу наведет, а слишком близко пройдешь – так и вовсе умом тронешься. Что улыбаешься? Не веришь? А ты Вадьку Рыбнина помнишь? Он прошлый год ходил у ней огород полоть и какую-то ее ведьминскую траву нечаянно выдернул. Так старуха ему мало что за работу не заплатила – такую порчу навела, что он совсем дурным сделался. Сидит да в одну точку глядит целыми днями. Как есть дебил.
Вадька Рыбнин по зиме снег с крыши скидывал, упал и головой приложился так, что и в самом деле умом повредился. Ефросинья Ильинична (так звали старушку из мазанки) там и рядом не стояла, да только с братом спорить толку не было, и Глаша кивнула и послушно перешла на другую сторону улицы.
– Ну и зачем ты девушку этими сказками пугаешь, Александр? – Калитка сзади скрипнула и словно нехотя выпустила молодого парня с мягкими, ласковыми чертами лица и удивительно спокойными черными глазами.
– И вовсе это не сказки. – Сашка попятился, закрывая собой сестру.
Парень улыбнулся и вздохнул:
– Ты бы лучше ей про птиц местных рассказал да про ягоды, чем пугать попусту.
– Я за нее отвечаю, мне и решать, что важнее рассказывать, – огрызнулся мальчишка.
Сашка Яхонтов был на два года младше Глаши, но по праву хозяина почитал себя главным. Глаша не спорила, слушала вполуха рассказы про гиблый сарай на заброшенной ферме, про русалок, ведьм и шабаш в перелеске да оглядывала окрестности, прикидывая, куда бы здесь забраться с книгой, чтобы хоть пару часов никто не трогал. Но злоба, с которой брат загородил ее от случайного прохожего, вернула Глашу к реальности и заставила внимательнее приглядеться к их собеседнику. Среднего роста, русый, лет на пять старше Глаши. От всех, кого она встречала здесь до этого, парня отличали глаза – умные, внимательные, с грустной иронией разглядывающие всхорохоренного, точно воробей, Сашку. Глаша знала здесь каждого: немудрено, деревенька маленькая, наполовину брошенная, и народу тут едва больше пары сотен. Парень был нездешний, но смутно знакомый. Он ласково улыбнулся Глаше и, не обращая больше внимания на Сашку, подошел к ней:
– Не бойся, они всех городских этими байками кормят.
Сашка насупился, но возражать не стал, а незнакомый парень все глядел на Глашу темными, точно гудрон, глазами из-под русых бровей.
– Они и меня первые недели пугали, а потом надоело. Я Глеб, врач. Здесь на практике от института.
– Глафира, – буркнул Сашка и с вызовом посмотрел на врача. – Сестра моя.
– Да уж знаю, что сестра, – улыбнулся Глеб. – Второй день вся околица только и шумит как о барышнях городских, что к Яхонтовым приехали.
Глаша покраснела и опустила глаза. Было что-то насмешливо-пренебрежительное в этом «барышни», как окрестила их с Аксюткой местная молодежь. Самое обидное, что Глаша понимала и нехотя и тайком от себя принимала это прозвище. Тринадцатилетняя Аксютка не принимала, но она и не была барышней: чуть родители уехали, унеслась с Егором (Сашкиным братом, на год ее младше) и пацанами на речку, притащила тетке Варваре полное ведро раков, а потом с тою же шумной компанией ушла в поле стрелять голубей.