Ведьмовские развлечения
Шрифт:
– Ну, возьми вот эту.
– Ты думаешь, я надену на себя такую орясину?!!!
Власта выбрала наконец-то себе плащ, морочащий голову противнику: тот видел тебя всегда на шаг дальше, чем ты был на самом деле. Ехидная надпись на нем гласила:
"Плащ Морока. Штука удобная для всего, кроме победных поцелуев после битвы: когда девушка раз за разом промахивается, утыкаясь губами в твое плечо, то скандала потом не избежать…"
– Ничего, без поцелуев обойдемся, - пожала плечами чародейка, довольно оглядывая себя со всех сторон.
– Интересно, а самонаводящиеся шэриты он тоже обманывает?
– Сейчас проверим!
– беспечно отозвалась я, вскидывая руки, и
На ночь мы решили остаться в гостях у Доена, а по утреннему холодку прийти на ристалище, где завтра будет проходить третий и четвертый этап Кубка рыцарей. Ближе к полуночи Власта и Лиридан отправились спать. Точнее, их отправила я, ехидно подметив, что ещё час - и завтра кое-кто сонный, как младенец, с позором вылетит из соревнований, не дойдя финала. Оба тут же приняли выпад на себя и, оскорбленно переглянувшись, разошлись по спальням. А мы с Доеном остались сидеть друг напротив друга рядом с камином и, сонно щурясь на мягкое пламя, прихлебывать из кубков глубокое, терпкое вино, не дурманящее голову безудержным восторгом, а ласково раздвигающее границы, размывающее контрасты, окутывающее нежной ленью… Я старалась не смотреть на Доена в упор, сильно подозревая, что он увидит не обычные ведьминские, чуть тяжеловатые для обычного человека глаза, а вертикальные кошачьи зрачки, призрачно отражающие незримо колеблющееся пламя.
Доен, прищурившись, посмотрел на меня, по-домашнему уютно подтянувшую колени к груди, и поднял наконец щекотливую тему, которую мы деликатно замалчивали весь день:
– Иньярра, почему ты не Храме?..
Я глубоко вздохнула, отбросила тяжелую черную прядь со лба и честно ответила:
– Не знаю.
– Что значит "не знаю"?
– То и значит… - я помолчала, подбирая слова.
– Ну не знаю я, почему, но мне совершенно не хочется ехать в этот Храм, изображать там из себя йыр знает что, разбираться с кучей проблем местного значения… Просто отвращение вызывает даже одна мысль об этом.
Он внимательно пригляделся к потрескивающим поленьям, изредка выплевывающим вверх маленькие снопы беспокойных искр, быстро потухающих в воздухе.
– Тебе не нравится сам Храм?
– О нет, с ним мы как раз отлично ладим. Особенно если учесть, что он-то меня и прикрывает от толпы разгневанных наставников, мечтающих водворить меня на официальное место и, желательно, приковать цепью потолще, чтоб никуда не делась в очередной раз.
– А что тогда?
Я неуверенно пожала плечами, легко пригубив вино. Рубиновая капля сорвалась с губ, расплывшись кровавым пятном по плащу.
– Вот йыр, хорошо, что хоть черный - не так заметно…
Он мягко улыбнулся, сразу разгадав мой маневр и не давая уйти от темы:
– Так всё-таки?
– Да Хранящие его знают, - тоскливо вздохнула я.
– Я не могу принять сам факт того, что я - странница, ведьма - должна, обязана идти куда-то в определенное место, вместо того, чтобы бродить только там, где мне захочется. Кошки гуляют сами по себе, а если их заставить сидеть на привязи, то добром это не кончится. И потом, я ведь очень тяжелый человек, по сути. Я относительно легко схожусь с людьми только потому, что из всей массы подпускаю к себе только тех, кто в данный конкретный момент подходит мне по настроению, состоянию, ощущению… Сам ведь знаешь, как я могла в один день тебя чуть ли не обожать, а на следующий - гнать в шею. Просто потому, что на другой день у меня было другое настроение, и мне хотелось плакать, а не смеяться. Дайте каждому того, чего он хочет. Дайте птице - воздух, дайте волку - луну, дайте дракону - скалы, дайте ведьме - клубок дороги, разбегающейся мириадами развилок. И дайте право выбора, куда свернуть. Иначе она, запутавшаяся на ровных и прямых линиях рутины, попросту погибнет. Не умрет, конечно, но погибнет как ведьма, странница, кошка…
Он слушал молча этот полуночный бред, поглядывая на меня так… Так, как смотрит уже семь лет как замужняя, располневшая, раздобревшая женщина с двумя-тремя детьми на свое старое, хрустально белое, тоненькое, как березка, свадебное платье, все эти годы бережно хранимое на самом дне сундука завернутым в тонкий батист и холст поверх. Дочке в приданое. Смотрит с какой-то щемящей душу тоской и в то же время пониманием, что эта ностальгическая жалость и грусть не имеет смысла: жизнь - не круг, а река. Полная резких поворотов, порогов и подводных камней, то бросающая в самый водоворот, придавливающая волнами ко дну, то выносящая на светлый пологий берег, такая разная и похожая… И никогда не возвращающаяся туда, где один раз уже была.
– Знаешь, а ты ничуть не изменилась, - наконец-то проговорил он, подавляя в груди вздох и отводя глаза.
– Такая же… неприкаянная…
Я усмехнулась одними губами. Потому что внутри смеха и не бывало.
– Я изменилась, Доен. Изменилась так сильно, что даже самой иногда страшно. Никогда не думала, что не продавая своих идеалов, не разбивая мечты, не уходя со своего пути, можно так измениться. Я отличаюсь от той Иньярры, которую ты раньше знал, так же сильно, как отличаются два внешне абсолютно одинаковых клинка. Только один - человеческий, стальной, а другой - эльфийский, неприметный с виду, но ложащийся в руку так же привычно и естественно, как младенец в колыбель. С серебряным, перевитым заговорами на крови, наконечником внутри.
Он горько дернул уголком губ, на лбу залегла морщинка:
– Что ж, а во мне, кажется, и клинка не осталось… Как можно было за какие-то полсотни - чуть больше - лет так опуститься? Знаешь, порой смотрю в зеркало - и хочется зашвырнуть в него чем-нибудь, лишь бы не видеть этой опостылевшей физиономии!!! Как дурак!!! Гонорары и пьянки - вот и все мои радости в этой жизни!
Я тяжело вздохнула, не зная, что ответить. Да, он изменился, что и говорить, - это я заметила с порога, причем не в лучшую, с моей точки зрения, сторону, но…
…Прочитать чужую книгу - это просто, приятно, познавательно, интересно - да и ещё мало ли как. Прочитать и высказать собственное мнение - это хорошо вдвойне, потому что такие действия предусматривают не только проглоченный суррогат информации, но и мысленную работу над ним. Похвально и полезно.
Но советовать автору, что он должен в этой самой книге изменить… Ненавижу. Даже если просит. Даже если хочет и смотрит на меня просящими глазами ребятенка. Какое я имею право черкать и переписывать набело шуршащие утекающим песком клепсидры страницы чужой жизни? Я и со своей-то разобраться не могу…
Но… как объяснить это, собственно, автору? Как растолковать обиженному творцу, что ты не даешь советы не потому, что тебе безразлична его книга, а потому, что ты просто не имеешь на это права?
А он обижается! Искренне расстраивается, отворачивается к стене, бурчит что-то раздосадованное, скрывает рукопись пару дней - а потом снова бежит к вам за советом и приговором Высшего суда: быть - или не быть?
И ты опять не знаешь, что ему сказать.
Почему люди верят, что тот, кто просто спокойно относится к неспешному плетению собственной жизни и способен понять, что гложет хозяина соседней - вот он-то - гений! Последняя инстанция! И бог, и царь, и судия!