Ведьмы быстро не сдаются
Шрифт:
– Я больше не буду плакать, – сказала она и уставилась на старика с длинной черно-белой бородой, переплетенной шнурком из красного граната – знаком высокого сана. Такие же четки старик держал в руках. – Это кто?
– Ш-ш-ш, – прошипел брат. – Верховный жрец.
– А-а-а…
– Лиана, нет…, – новый крик разорвал тишину.
– Кто пропустил сюда эту дуру? – процедил сквозь зубы верховный жрец.
Он стоял в окружении помощников и нетерпеливо посматривал в сторону улицы, ведущей к королевскому
«Сам дурак! – подумала Бри. – Противный старик! Тетя Мирра хорошая».
– Простите, ваше священство, недоглядели.
– Заткните кто-нибудь эту безумную!
– Слушаемся, ваше священство! – засуетились стражники и растворились в толпе.
В этот момент Лиану вытащили из клетки, и внимание Бри опять переключилось.
Длинная белая туника, завязанная тесемками на плечах, не скрывала тоненькой фигуры девушки. На обнаженных руках розовели царапины. Она шла, неловко переступая босыми ногами, и с напряженно всматривалась в толпу. Красавица пыталась поймать взглядом знакомое лицо, найти сочувствие, но люди прятали глаза: многие знали Лиану, как ласковую и послушную девушку, а тут вдруг ее объявили ведьмой…
Бери опять захотелось плакать, а еще… ударить мерзкого старика, который решил обидеть Лиану. Девочка наклонилась, нащупала рукой камень и зажала его в ладони. Осталось только дождаться удобного момента.
– Ты предупредил его величество? – верховный жрец повернулся к помощнику.
– Да, он скоро будет.
– Странно, почему задерживается? Пора начинать обряд, народ волнуется.
– Драконокот видел плохой сон, не хочет пускать короля на площадь.
– Ох, этот Брысь! Сверну ему шею когда-нибудь! – проворчал жрец и знаком показал на девушку. – Привязывайте!
Стражники бросились к жертве, подтянули ее к столбу и начали опутывать веревками. И тут Лиана подняла голову. Покорность и смирение исчезли с лица. Она удивленно огляделась, ударила солдата по рукам и завопила во все горло:
– Твою ж мать! Куда ручонки тянешь, урод?
Глава 2
Сегодня день не задался: я попала в чужое тело. А начиналось все обыденно.
Только открываю дверь в университет, как слышу:
– Слушай, Скорость… Ха-ха!
Однокурсник Женька Кольцов стоит в группе друзей и показывает на меня пальцем.
– Кольцов, отстань, по-хорошему прошу.
Но Жеку, единственного парня на нашем филологическом потоке, остановить невозможно. Вот уже год он потешается над моей фамилией, каждый раз придумывая новые шуточки. Я чуть ли не бегом несусь мимо.
– А почему тебя родители не Светланой назвали? Было бы прикольно: Скорость Света.
– Отвали! – я останавливаюсь и сгибаю ногу в колене. – Хочешь без наследства остаться?
– Да ладно тебе! Пошутить уже нельзя! Наташка, выходи за меня замуж, будешь Кольцовой.
– Нет уж! Проваливай!
Женька хмыкает и исчезает за поворотом коридора. Я на него не обижаюсь, привыкла. Эта идиотская фамилия сопровождает меня вот уже девятнадцать лет и даже приносит пользу: преподаватели в школе и в вузе обходят ее стороной, не хотят быть смешными в глазах учеников и студентов.
– Плюнь ты на него! – Инна, моя соседка по столу, включает планшет. – Готова?
– Не знаю. Странный герой. Не понимаю я таких людей.
Сегодня на семинаре мы разбираем рассказ Василия Шукшина «Чудик». Ничего особенного, история мужичка не от мира сего из шестидесятых годов двадцатого века, но преподу Карпову все не нравятся наши ответы. Он раздражается, нервно перебирает бумаги на столе, теребит бороду. Обычно профессор работает со старшими курсами, которые привыкли к его необычной манере ведения предмета. А сегодня ему достались желторотые перваши.
– Иванова, пальцем в небо!
– Хусаинова, о таких, как ты, говорят: «Смотрит в книгу, а видит комбинацию из трёх пальцев».
– Хорошо, что не букв, – шепчу я.
– С него станется. Может и на три буквы послать, – отвечает Инна и тут же привлекает внимание профессора к себе.
– Игнатенко, вглядись в контекст, подумай, что хотел сказать автор!
Я медленно закипаю. Привычка препода звать всех студенток по фамилиям, злит и вызывает чувство протеста.
– Ничего не придумывается, – расстраивается соседка и поворачивается ко мне: – Слушай, Натаха, чего ему от нас надо, а?
– Вот и я не знаю.
– Что вы не знаете, госпожа… э-э-э… Скорость?
Слух у старика отменный, выработанный десятилетиями работы со студентами. И тут меня словно кто-то за язык дёргает:
– Мы высказываем свои мысли, а вы нас унижаете!
– Что? – профессор снимает очки и смотрит на меня с прищуром. – Кто кого унижает?
Разумный человек прислушался бы к грозной интонации преподавателя, насторожился, но только не я. Меня уже несёт по бездорожью, даже не притормаживаю на поворотах, оправдываю, так сказать, фамилию на все сто.
– Ну, не понимаем мы, Игорь Дмитриевич, что вложил в рассказ Шукшин! Не жили в советское время! Мы – другие!
В аудитории наступает мертвая тишина. Кажется, мы даже не дышим. Профессор дёргает себя за черно-седую бороду, жуёт ус, потом начинает разглядывать меня как экспонат на витрине.
– Другие, говоришь? Хм! Мысли, говоришь? Ну-ну! – он неожиданно резко встает с места.
Мы замираем и сжимаемся: чувствуется приближение грозы, даже в воздухе пахнет озоном, хотя на улице ещё только начало марта и снег лежит.