Ведьмы из Эсткарпа
Шрифт:
— Не нашлось и вождя, который объединил бы всех Властителей. Псы позаботились об этом: Ремард Дорнский, Мирик Кастенский, Дох, Йонан — всех, кто был бы способен на это, Псы убили или при осаде владений, или подослав подлых убийц.
Каждую мелочь знали Псы, каждую нашу слабость. А их у нас оказалось больше, чем достоинств. Властители все ссорились между собой, и их брали по одному, голыми руками, словно спелые плоды с ветки.
Сопротивляться в открытом бою мы не могли. Нам оставалось бежать, обернувшись, разить и снова бежать. И белели
Конечно, не сразу, но волна отхлынула. Долину за Долиной отнимали мы у Псов, хотя временами они и собирались с силами и огрызались. Уж мы-то убедились в этом у брода на Ингре. Но настанет время, и Псы не залают, завоют у нас, и мы взыщем с них все! Впрочем, что тогда останется… Столько Властителей полегло, долины опустошены. Высокий Халлак станет совсем другой страной. Быть может, Четверо сохранят верховную власть…, нет, Трое — ведь Скиркар умер, не оставив сына, способного взять в руки его знамя. Да, это будет совсем другая страна.
— А что ты намерен делать? Останешься в Долине Хавер?
— Вы хотите сказать — если доживу, — улыбнулся Джервон. — Ну, кто сейчас может быть уверен в завтрашнем дне? Кто-то выживет, конечно, но быть ли мне среди них — не знаю, ведь я воин. А что мне делать после победы, я и вовсе не представляю. Я воюю с тех пор, как стал мужчиной, и, пожалуй, позабыл, что значит слово «мир». Нет, вряд ли я присягну на верность Властителю Хавер. Быть может, последую мечте отца и отправлюсь на север, за землей, чтобы самому быть хозяином на ней. Но я не строю планов. Нашего ума едва хватает теперь, чтобы дожить до следующего дня.
— Поговаривали, что и в северных и в южных землях многое осталось от Древних. — Я пыталась припомнить, что мне доводилось слышать о тех краях.
— Верно. Может быть, лучше совсем не соваться туда, щитоносица. А пока — едем.
Ночь застала нас среди скал, и мы устроились на ночлег, не разжигая костра, чтобы не выдать себя ни огнем, ни дымом. Я предложила Джервону вместе укрыться плащом Омунда, как предложила бы любому спутнику. И он воспользовался моим предложением и лег со мною рядом, словно была я не Элис, а Элин. Так теплом своих тел согревали мы друг друга, и не зябли мы под плащом, хотя ночи были морозными.
Через день мы подъехали к броду. Повсюду все еще были заметны следы битвы. С краю на месте погребального костра был насыпан небольшой курган. Джервон вынул из ножен меч и отсалютовал.
— Люди Хавер насыпали — воздавали почести погибшим. Значит, они получили подкрепление и вернулись. — Он спрыгнул с коня и отправился на поиски среди разбросанного повсюду оружия и вскоре вернулся с десятком арбалетных стрел, пополнившим его запасы. А еще он принес красивый кинжал с украшенной каменьями рукояткой.
— Хорошие мастера у Псов, — сказал он, затыкая его за пояс. — Ну, а теперь, — он вновь вскочил в седло, — на торговую дорогу, она поворачивает отсюда к Тревамперу. Хотя, кто знает, что осталось от этого города.
Уже смеркалось, но мы не стали ночевать у брода. Слишком близко был погребальный курган, слишком многое напоминал он моему спутнику. Мы ехали по дороге, пока он не свернул в кустарник. За ним таились окруженные камнями кострища да остатки шалашей.
— Наш лагерь, — он тронул пепел ногой, — заброшен давным-давно. Здесь можно и переночевать в безопасности.
И опять мы не осмелились разжечь костер. Ночь была ясной, ярко светила луна. Пора было глянуть на талисман. Негде мне было уединиться с чашей и трудно не выдать свою тайну другому. Но узнать, что с братом, было необходимо.
Когда мы поели, я достала чашу и откинула с нее платок. Почти выронила я ее. Легкая дымка стала черным пятном на пояске и днище кубка. Так узнала я, что беда стряслась с Элином. Но жив он и будет жив, покуда вся чаша не станет черной.
— Что это?
Не хотелось мне говорить об этом, но нельзя было не утолить любопытство Джервона.
— Это предупреждение, что брат в беде. Тут была только дымка, а теперь смотри — чернота! Если станет чернота подниматься выше — опасность усилится. А если почернеет весь кубок — значит, Элина нет в живых.
— Уже треть высоты, — отозвался он. — А можете ли вы, госпожа, узнать, в чем опасность?
— Нет, знаю лишь, что не с превратностями войны она связана, а с тайными силами. Зачаровали его.
— Люди Долин знают только ворожбу Мудрых, а у Псов своя магия и не связана с нашей… Значит, Древние?..
Но как попал Элин в сети древнего зла, я и представить себе не могла. Никогда не интересовался он такими вещами. Попыталась я припомнить, что открыло мне дальновидение: спальню, спящую девушку и брата моего у окна, расшатывающего засовы.
— Вы умеете дальновидеть? — спросил Джервон.
— Не здесь. У меня нет с собою всего нужного, — отозвалась я и задумалась.
Зачем мне делать все так, как учила меня Офрика? Ведь и сама она говорила, что сила моя от матери и не ровня я деревенской Мудрой.
Сильно притягивал меня Элин, ведь рождены мы были в одном рождении, и черты его лица были для меня словно зеркало. Поэтому…
— Дай-ка мне бутыль с водой.
Джервон повиновался. Достала я размягченную полоску луба, которым перевязывают раны, насыпала на нее три щепотки порошка из трав, который Офрика дала мне в дорогу, и полила все водой из бутыли. А потом хорошенько протерла руки полученной смесью.
Так очистив себя, взяла я чашу в руки; не было в ней воды, но, как прежде в раковину, попыталась я заглянуть в нее, забыть обо всем, кроме Элина, отыскать его мыслью.