Ведогони, или Новые похождения Вани Житного
Шрифт:
Когда широкие ворота открылись, ребята ступили на пыльную площадь, на том конце которой и возвышалась каменная башня! При том, что все остальные строения в Деревне оказались деревянными. Бревенчатые дома были похожи на бараки и стояли не ровной улицей, а вкривь и вкось. Бабушка Торопа, одна–одинёшенька живущая на выселках, с завистью говорила: живут, де, в хоромах семейно, а в семьях-то человек по сорок!
При виде чужеземцев белоголовые ребятёшки повыскакивали из длинных домов и, держась на безопасном расстоянии, двинулись следом. Среди ребятни возник спор, дескать, сейчас Змиуланка будет в настоящую змею оборачиваться или погодит немного… Одни говорили так, другие
— Много у тебя сигарет-то осталось? — шепотом поинтересовался мальчик. — Надымить, ежели что, сможешь?
— Да есть пока, — с усмешечкой отвечала девочка. Взрослое население вело себя более сдержанно: оно только прилипло ко всем окошкам в домах и ко всякой щели в заборах.
— Конечно, не каждый ведь день встречаешь Змиуланку, — поторопилась объяснить любопытство деревенского люда бабушка Торопа. — Да и прочие очень будут интересные личности, — продолжала старушонка, — что Красный Древожор, — указала бабушка в сторону своего дома, где остался лешак, — что Мохната Кочка, — ткнула Торопа в Златыгорку, ну, а про Ваню старушка ничего не сказала, только мазнула взглядом, видать, он ей показался слишком обыкновенным. Вообще было видно, что бабушка Торопа, с одной стороны, гордится тем, что идет с таковскими, но, с другой, несколько опасается — неизвестно, чем в конце концов может обернуться для нее близкое знакомство с чужаками.
Башня, сложенная из толстых бутовых глыб, всё надвигалась, и Ваня поинтересовался, что это, дескать, за сооружение такое и для чего оно? Бабушка Торопа зашикала на него, но горячим шепотом и с большой готовностью поведала следующее…
В башне, де, второй уж год сидит взаперти дочь старого Колыбана, да они его видели — седой, матерый старинушка. У Колыбана самые большие пшеничные поля, у Колыбана — семья больше всех, а у семьи — лучший дом, а в доме лучшее убранство, да. И у Колыбана — самая красивая дочь… была, до недавнего времени. Сейчас-то Соколина уж не встает, говорят. Уж и к окошечку не подходит, а прежде-то видели ее снизу, сидела в энтой башенке — бело–желтая, как козье молоко!
Стеша спросила:
— Что же она совершила, почему ее в башне заперли?
Старушка отвечала, что ничего не совершила, да вот другой должон совершить… Дескать, когда Соколина народилась, пришла наречница [46] и нарекла, что в шестнадцать лет родит девица заугольника, который погубит деда. Вот потому-то и заперли красавицу!
— А кто это — заугольник? — заинтересовался Ваня.
Бабушка Торопа тяжко вздохнула: дескать, известно кто — безмужний робенок, за первым попавшимся углом зачатый. Срок пройдет, семнадцать исполнится — тогда, дескать, и выпустят девицу, да и недолго уж осталось ждать-то. Но пока — ни–ни! И ходу в эту башню нет никому из мужеского полу.
46
Наречница– пророчица. [Ред.]
— Ой, а я знаю: ее надо замуж отдать! — воскликнула Степанида Дымова. — Хоть и рано, конечно, в шестнадцать-то лет, ей бы еще учиться и учиться, да делать нечего. Тогда она родит не заугольника, а законного наследника! И нареченное — не исполнится!
— Отдавали — не пошла! — вздохнула старушка. — Уперлась — и ни в какую! А какие женихи к девке сватались: и свои, и чужие! Поток, кузнецов подмастерье, — чем плох парень? Или Пленко — мельников сын, тоже не лыком шит! Нет — и всё тут! Кто только ни сватался — всем отказала! Старой Колыбан–от и грозил, и подмазывал — ничем не взял! Тогда уж, конечно, пришлось запереть ее, а иначе как? Пострадает ведь дед от ейного заугольничка! Но только вот незадача: совсем плоха, сказывают, нынче Соколина, может, и не дотянет до семнадцати-то годков — помрет, вот и не исполнится нареченное…
Тут на дороге появилась процессия, во главе которой шел — легок на помине — старый Колыбан, в руке посох, с которым старик, видать, не расставался, седые волосья подвязаны ремешком.
— А кругом — его родичи, — успела шепнуть бабушка Торопа, — только ребятёшек дома оставили.
Родичей — и за минусом малых ребят — собралось достаточно, чтоб запрудить площадь перед башней.
Колыбан остановился, низко поклонился Стеше, та — смутившись, поклонилась в ответ — и сказал, что они, де, конечно, уже знают про его беду… И зорко глянул на Торопу, а потом кивнул на башню. Степанида Дымова покивала в ответ, знаем, де. Старик продолжал: так вот он и просит госпожу Змиуланку и ее родных али друзей, — уж не знает он, кто они, — помочь ему… Известно, что змеи способны на всё — и погубить, и, наоборот, на ноги поставить…
— Вот я и прошу: вылечите мою дочь! — с твердостью закончил старик.
Увидев, что Стеша машет и головой, и рукой отрицательно, Колыбан нахмурил кустистые брови, стукнул посохом в землю и провещал, что в случае удачи щедро наградит Змиуланку и ее друзей, у него, де, есть и злато, и серебро… Только бы удалось лечение-то… Других, де, постигла неудача…
— А где они — эти другие? — шепотом спросил Ваня у бабушки Торопы. Та крепко зажмурилась в ответ — дескать, не глядят больше на белый свет.
— Ну а ежели чужане откажутся… — Старик пронзительно глянул на девочку и сказал, что ночью Змиуланка так ведь и не показала своего истинного лица. (Бабушка Торопа при этих словах тяжко вздохнула, а Ваня вспомнил, что пару раз просыпался оттого, что хозяйка бродила во тьме, небось, на Стешу заглядывала…)
Мальчик с девочкой переглянулись и наперебой стали говорить: Ваня — про свежий воздух, которого лишена заключенная, десантница — про гиподинамию, но старика было не пронять. Он стоял на своем, просил вылечить дочь, не выпуская ее из столба, видать, по–прежнему опасался появления на свет погубителя–заугольничка.
Между тем Златыгорка, пока суть да дело, запустила кверху соловья, который проник в полуоткрытое окошечко высокой башни, посидел, склонив головку, на каменном выступе, а теперь слетел на плечо хозяйки. Посестрима дернула Ваню за рукав, дескать, послушай-ка… И мальчик, сквозь бубнеж Колыбана, — который говорил, дескать, мы вынуждены были увести ваших коней с оленцом на свои конюшни, поскольку старой Торопе трудно прокормить их, — и возгласы Стеши, услыхал:
— Больная-то она больная, — гуторил укоризненно соловей, — да дело свое знает! Лежит в своем гнездышке и щебечет: когда, де, уж наступит ночь, когда мой милый снова придет ко мне… Любовь — коршун ее подери!
— Вот это да! — воскликнул Ваня невпопад людским речам, а потом вышел вперед и сказал старому Колыбану, что они попробуют вылечить Соколину.
— Ты что! — вцепилась в него Стеша. Но мальчик выдрался из рук десантницы — он, де, знает, что делает. Обрадованный старик спросил, когда Змиуланка пойдет в башню, чтоб осмотреть больную… Ваня отвечал — позже, де, а сам по–прежнему отмахивался от наседавшей девчонки. Старичина помедлил, оглядел чужан одного за другим, кивнул, развернулся и ушел, толпа родичей двинулась следом — и площадь вмиг опустела.