Ведро, тряпка и немного криминала
Шрифт:
Сработало! Коварная отравительница отводит взгляд от моей посудины и резко, с надрывом заявляет:
— Валь не подонок! Он… он умный и честный, он никогда…
Да-да, разумеется. Умный и честный это и так редкое сочетание, а физик тут вообще пролетает по всем статьям. Но открывать глаза на «прекрасного принца» я не спешу. Заметив, что я не настаиваю на «подонке», Людмила слегка успокаивается и начинает вешать на мои ушки свою дешевую китайскую лапшу.
Однажды вечером, начинает она, ее драгоценный физик задержался на рабочем месте едва ли не до девяти вечера. Перед уходом он обнаружил в своем кабинете
Сбиваясь на шепот, Денис Костылев рассказал о том, что его хотят убить, а кроме физика ему обратиться не к кому. Наш Валь, разумеется, не поверил этой байке, прогнал ребенка домой, а на следующий день мальчишку выбросили из окна. Сам физик при этом не присутствовал — пил чай в столовой в компании молодого трудовика, у которого тоже было «окно» (респект новой, еще не освоившейся на своем месте методистке). Его видела куча народу, начиная от дежурных и заканчивая столовским персоналом, поэтому никаких подозрений он не вызвал. Но все равно — ничего приятного.
В общем, он тоже решил разобраться. Как я.
И эти «разборки» тоже привели его на больничную койку. Не знаю, что физик успел нарасследовать — Людмиле он рассказал только то, что подростка убило совершило некое неустановленное лицо, которое провела в школу одна из уборщиц. Кто именно это сделал и что за «лицо» повадилось убивать в нашей школе, Людмила не знала, а физик не сообщил.
Боюсь, что злодея пустила в школу Галина. Сначала она сделала это безо всякой задней мысли (возможно, за небольшую мзду в виде коробки конфет), но потом, обнаружив труп, поняла, что продешевила, и решила стрясти с мерзавца деньжат. Но тот не горел желанием сажать на шею шантажистку и предпочел один раз раскошелиться на какое-нибудь дешевое сердечное лекарство. Войдя во вкус, маньяк, по-видимому, решил зачистить всех свидетелей, подстрелил несчастного физика, нанял бандитов напасть на меня и даже зачем-то упокоил несчастного дворника.
И эта странная смерть явно не вписывается в общую картину, ведь если прикинуть по срокам, выходит, что бедолагу убили как минимум за день до школьника. Вот только зачем? Едва ли убийца настолько заботился о будущем, что начал убирать свидетелей заранее. А, может, это загадочное преступление вообще не связано с остальными?
— Как странно, — говорю я. — А больше он ничего не рассказывал?
Понятно, рассказывал, только Людмила явно не хочет со мной откровенничать. Эх, знать бы еще, где она соврала. Уверена, байка про физика-трудоголика и откровенничающего с ним школьника явная ложь, но что еще?
— Никаких имен он не называл, — качает головой Литература. — А что вы не пьете? Не вкусно?
Ой, точно, там же лекарство, и Людмила ждет не дождется, когда оно подействует! Еще бы узнать, на что конкретно она надеется: что я засну, побегу в туалет или сразу забьюсь в ужасных конвульсиях?
Изображаю на лице глубокую задумчивость:
— Да я вообще спать хочу… наверно, не выспалась, глаза слипаются… а сахара нет?
Йес! На трогательно-хрупком личике учительницы проявляется глубокое удовлетворение. Значит, все же снотворное!
Зеваю в кулак, и Людмила изъявляет желание сходить на кухню за сахаром. Свою кружку и даже сумку ненавязчиво так захватывает с собой — не доверяет.
Убедившись, что шаги смолкли, сливаю за подлокотник дивана треть оставшегося чая… и понимаю, что дело зашло чересчур далеко.
Как бы мне не было интересно, что эта милая, безобидная учительница будет делать, когда я усну, неплохо бы в кое-то веке позаботиться о собственной безопасности. В конце концов, жизнь — это жизнь, а не сплошной увлекательный детектив. Здесь, в реальности, обязательно будет хороший конец, только не факт, что именно для меня. И если сейчас не подсуетиться, мой хладный труп останется лежать на дырявом диване, а неизвестного убийцу никто не поймает, и он будет грызть шоколадки да нюхать цветочки в лучших традициях фильма «Крестный отец».
Представив указанную картину, я извлекаю из пакета телефон и начинаю набирать смс-ку:
«на даче у физика меня хотят отравить, приезж»
На «айте» слышу шаги и торопливо нажимаю на отправку — надеюсь, что Хучик поймет и примчится с ОМОНом. Только не сразу, а чуть погодя, потому что мне нужно успеть придумать убедительную отмазку. Но и не слишком поздно, еще не хватало, чтобы Людмила начала действовать.
Вот будет забавно, если окажется, что она не планировала ничего плохого и тоже по-тихому вызвала доблестную полицию. Хотела бы я посмотреть, что будет, когда здесь столкнутся две команды ментов.
— Вот сахар, еле нашла, — фальшиво растягивает губы появившаяся Людмила, после чего сует мне два жалких кубика рафинада.
Топлю их в остывшем чае и, зевая (то ли первый глоток начал действовать, то ли я просто не выспалась), продолжаю «допрос»:
— Скажите, а как ваш физик отреагировал на мое покушение? В смысле, покушение на меня. Ну, вы поняли.
Вот тут Людмилу, кажется, пробирает. Ее глаза разгораются, и она начинает возмущенно рассказывать, как волновался обо мне бедный физик. Как собирался ко мне в больницу и откровенничал с Хучиком, рассказывая тому, что мне, значит, явно прилетело ножом за то, что я лазаю по школе и что-то разнюхиваю.
Но это еще не все! Как раз после этого случая в физике отчего-то проснулась совесть, мирно дремавшая со времен похищения скелета, и, видно, не выспавшись, принялась пилить его с утроенной силой. При этом он не придумал ничего лучше, чем жаловаться на судьбину любовнице. Которой надоело выслушивать его покаяния еще в первые восемь раз.
Пока Людмила стенает о своем физике, я медленно откидываюсь на спинку дивана, прикрываю глаза и меланхолично «угукаю» как бы сквозь сон. Кружку с остывшим чаем держу в руке, поместив оную на подлокотник. Внизу ковер, и, если присмотреться, можно заметить небольшую лужицу вылитой в сочленения дивана отравы. Ну что ж, надеюсь, Людмила не будет присматриваться.
Рассказ, а, точнее, жалобы усталой и, видно, ревнующей женщины (и ведь нашла кого ревновать! и к кому!), подходят к концу, и я перестаю отзываться даже в самых душещипательных местах.
Наконец наша «миледи Винтер» обрывает рассказ на полуслове и с плохо скрываемой надеждой вопрошает:
— Марина?
А хрен там! Я вздрагиваю, роняю злополучную кружку на ковер, и, чуть помедлив, открываю глаза с таким видом, будто я — Вий, от которого разбежались все слуги с вилами. Перевешиваюсь через подлокотник, с мрачным удовлетворением изучаю расползающуюся лужу холодного чая и лепечу: