Веду бой! Смертный бой
Шрифт:
Виктор Иванович Торогин был подполковником ВВС в отставке. Потому Совет ветеранов и помогал с похоронами. По новому календарю ему было всего 6 дней отроду. Его отец успел увидеть сына и в первый же день Войны ушел на фронт. Немцев он ненавидел потом всю жизнь. А сын привел в дом volksdeutsche… Эльза Петровна была из высланных к нам в том сорок первом поволжских немцев. Она любила мужа, но всю жизнь плакала Девятого мая, горько плакала… Единственный сын их Владимир жил в Калининграде, шесть дней назад он, кадровый старший лейтенант запаса, был мобилизован и погиб на второй день под Мамоново. Невестка же с сыном попали в четверг под налет люфтваффе. Сбитый «мессер», падая, протаранил их квартиру… Эльза Петровна приняла новости стоически: не проронив ни слезинки,
Стали подходить соседи, отставные военные, немногочисленные родственники. Мы один за другим вынесли на руках на улицу два гроба. Поставив их на стулья у подъезда, дали проститься соседям. В два часа подняли их на руки и понесли до дороги. Там подняли домовины в кузов «ЗИЛа» и медленно пошли за ним на кладбище.
Иван подъехал уже к погосту. Отправив с ним жену, я остался до конца похорон. Мелкий дождь возобновился, и надгробные речи и ружейный салют шли уже под плач природы. После родственников и сослуживцев короткое слово сказал и я, бояться за должность перед лицом смерти мне было противно.
— Покойных я знаю давно: пятнадцать лет как они вернулись из Калининграда — последнего места службы Виктора Ивановича. Меня всегда восхищала эта семья. Горести и радости они переносили вместе, как единое целое. Их взаимное уважение и поддержка служили образцом семейных отношений. Они, дети военного лихолетья, всей своей жизнью показали нам ценность нашего единства, общность нас как единого целого. И сегодня, когда нам выпала участь и честь снова встать за наш народ, не допустить тех горестей и бедствий, через которые пришлось пройти нашим родителям и дедам, мы должны учиться на жизненном примере супругов Торогиных. Мы единый народ, прошедший через общие испытания, вместе построившие великую страну, вместе пережившие ее ошибки. Сегодня мы — люди двадцать первого века, надежда и пример для человечества, мы не должны повторять вчерашних ошибок, мы должны жить, уважая и поддерживая друг друга, так, как прожили всю свою жизнь Виктор Иванович и Эльза Петровна Торогины. Пусть земля им будет пухом!
Опустив гробы на рушниках и бросив по горсти земли в могилу, мы, меняясь, под ружейные залпы засыпали ее лопатами. Поставив над лютеранкой и коммунистом два православных креста, мы поехали на поминки. Пройдя первым столом, к четырем часам я вернулся на работу.
Остаток рабочего дня прошел в целом буднично. Разбор документов, подписание распоряжений, прием подчиненных… В пять пришли из районного отдела образования — утвердить план на первую неделю каникул. В целом план неплохой, но просмотр младшими школьниками и детсадовцами роммовского фильма «Обыкновенный фашизм» едва не взорвал меня. Заставь дураков Богу молиться… Что будет говорить лучший наш учитель начальных классов Лидия Кляйн своим первоклашкам? Что будет после этого с Машей Шафер в детском саду?.. Из предложенных мероприятий я фильм исключил, но назначил на воскресенье, на двенадцать дня, его просмотр в ДК. Чиновников администраций обязал прийти с семьями. Нам нужно было самим взглянуть в глаза тому ужасу, который был остановлен нашими дедами и который волей рока снова идет на нас. А заглянув, объяснить себе и своим детям, как остановить нацизм, не пустить это зло в этот мир и в свою душу.
Боже! Как трудно сидеть здесь в тылу и выпалывать зубы дракона, в то время когда желторотые пацаны там снова взрывают себя под танками! Может, в понедельник еще раз напрячь военкомат? Даже если не доверят стрелять, то ведь против этих гадов пригодятся и военюристы! Чу, дезертир! Твой окоп здесь! Как там сказал Президент: «Героизм и самопожертвование сегодня состоят в неуклонном исполнении каждым из нас своих прямых обязанностей. На благо страны. На благо мира во всем мире».
В этот день я не стал задерживаться на работе. Иван подвез мою супругу до администрации. Забрав
Перенос за прошедшие шесть дней кровью провел границу между Мы и Они. Весь мир за советскими границами отличен от Нас. Мы люди XXI века, и у нас своя история, свое право! Право нашего времени! Где-то здесь лежит решение нашей коллизии! Где-то здесь… Похоже, с этой мыслью придется ложиться спать.
Ветер, чертов ветер… Дистанцию я измерил лазерным дальномером, настройки прицела вывел через баллистический калькулятор в смартфоне (ввел угол возвышения, дистанцию, а программа выдала ответ), но ветер… Здесь я его измерил, а что там дальше, в половине километра, на стене ущелья?
Первые два выстрела ушли «в молоко», но третий выбил заметный фонтанчик в четырех метрах слева от душмана.
Хрякс! Вражина засек меня, и его пуля разбила камень совсем рядом с моим укрытием. А вот хрен тебе. Тебе нужно болт передернуть, а у меня полуавтомат. И магазин на двадцать патронов. И поправку на ветер я уже знаю.
Бах! Бах! Бах! После второго выстрела я вижу в оптику, как брызгают мозги душмана, но по инерции стреляю еще раз. Повезло! С пятисот метров с пятого выстрела поразить цель… Да здравствует техника двадцать первого века. Причем в голову, но это уже чистая «везуха».
— Макс!
— Все за…сь. — Брат притаился за капотом грузовика, но его «калаш» сейчас малополезен. Даже с оптикой из семьдесят четвертого стрелять на полкилометра — лотерея, да и пулемет из «калаша» тоже не получится.
Смотрю вокруг, но целей больше нет, а через пару минут по колонне приходит команда «отбой».
Вот и сомневайся в том, что Бог есть. Без каравана хрен бы мы куда доехали, так как дороги сорок первого года располагались не там, где их показывали атлас и гугло-карты. Не говоря уже о том, что душманы бы нас сожрали не поперхнувшись. А так банду засекли, и вместо нападения на конвой получилось нападение на банду. Нельзя сказать, что душманов разделали «всухую». У нас оказалось несколько раненых и даже убитый — эрзац-снайпер, которого я подстрелил, оказался неприятным сюрпризом, он открыл огонь, когда вражескую засаду уже раздолбали гранатометами и расслабились. Первым выстрелом эта сволочь сняла нашего «штатного» снайпера с СВД и заставила гранатометчиков залечь. А кроме меня ни у кого точного оружия не оказалось почему-то.
Что было после боя, запомнилось смутно. Самые яркие моменты — жена, вылезшая из-под джипа с автоматом в одной руке и плачущей Майей в другой, и Макс, хлопающий по спине и поздравляющий с «боевым крещением». Действительно, ощущения совсем другие, чем от расстрела даишников. Вроде бы и там и тут убивал ради безопасности семьи, но сейчас как-то более честно… Может, потому, что в меня тоже стреляли? Или же убив однажды, убить во второй раз намного легче? Наверное, я никогда не узнаю ответа — излишнее самокопание чревато психическими заболеваниями, а мне есть ради чего жить.
День как день. Ночь, если быть точным. Сижу у открытой дверцы и настороженно вглядываюсь в темноту через свой ПНВ. Еще пару секунд. Есть, крайний покинул борт, движки пошли на разгон, взлетаем. Осторожно сдвигаю кронштейн пулемета на место, закрываю дверь. Блин, а ведь замерз. Вроде и летняя ночь, а прохладно. Так, глядишь, и мой друг «радик» проснется. Хотя и говорят, что во время войны люди не болеют, но пока не очень в это верится.