Ведущий в погибель
Шрифт:
– Ну, и к чему были эти поддавки? – поинтересовался Курт, когда фон Люфтенхаймер отошел от шахматного стола; стриг пожал плечами:
– Создаю тебе renomm'ee, неблагодарный.
– К чему? Слышал – все разъезжаются?
– Фон Хайне остается. Фон Хайзенберг остается. Кое-кто из молодежи… Ну, а кроме того – как знать, быть может, наше расследование затянется еще на месяц, в течение коего тебе придется нанести visite каждому из них.
– Я этого не вынесу, – пробормотал он, и фон Вегерхоф передернул плечами, одарив его снисходительной улыбкой:
– О, брось. Каждый из них по отдельности вполне терпим.
– И даже фон Лауфенберг?
– Вильгельм – свинья, – отмахнулся стриг. – Это не подлежит сомнению. И он даже заслуживает некоторой кары за свое поведение… Но это после. Вообще же,
– Пиршества, увеселения… Турниры? – усмехнулся Курт, и фон Вегерхоф пожал плечами:
– Не самый худший способ убить скуку…
– …и себя. За мешочек, вышитый поддельным золотом, или чистокровного жеребца, купленного на досуге в соседней деревне. И, что бы ты ни плел им всем, я же вижу – тебе до соплей обидно, что на этот самый турнир ты не угодил.
– Еn clair [157] , – усмехнулся стриг. – Не скажу, что я удручен, а уж d’autant plus [158] в буквальном соответствии с твоим диагнозом, однако – да, некоторое неудовольствие тем фактом, что я не могу позволить себе принимать участие в подобной забаве, я испытываю.
157
Ясно, четко, открытым текстом (фр.).
158
Тем более (фр.).
– И отчего же не участвуешь?
– Quelle honte [159] , – укоризненно заметил фон Вегерхоф. – Рассуди сам, какова будет реакция соперников и соратников на мое ранение, буде таковое случится. Если оно будет легким и на видном месте, все присутствующие смогут пронаблюдать процесс чудесного исцеления во всех мелочах. Если я и впрямь скачусь с коня, свернув себе шею, то, полагаю, стану мишенью для менее, чем ты, осведомленных собратьев-конгрегатов или кандидатом в новые Лазари. Ну, а кроме того, мое участие будет попросту бесчестным по отношению к прочим воителям, если я буду биться в полную силу, или – не имеющим смысла, если стану сдерживаться. Никакого удовольствия en tout cas [160] .
159
Какой позор (фр.).
160
В любом случае (фр.).
– Какое вообще в этом может быть удовольствие? Понимаю – бой, настоящий. За что-то или ради чего-то, хоть бы и пошло ради денег. Но это…
– О, ты себе просто не представляешь, Гессе, какие на самом деле разворачиваются на ристалищах схватки. Всевозможная шелупонь, красующаяся в новеньких доспехах – это лишь часть, и притом не самая важная; и это извращение с копьями в упоре – тоже не главное. На турнирах, бывает, встречаются злейшие враги, которые решают свои споры всерьез, и это – это бой. Настоящий.
– В настоящем бою важна победа, в настоящем бою победа – значит жизнь. А в ваших игрищах важно не нарушить ненароком какого-нибудь «кодекса». Не приведи Господь ударить этак вот из-под заковыки – заплюют и обесславят.
– Драться без правил легко, Гессе. А ты попробуй по правилам. Что проще – победить в бою на широкой площадке в пятнадцать шагов или в тесной комнатке три на три шага? В чистом поле или на узеньком мостике?.. «В наших игрищах» есть законы, которые ты соблюдаешь, если вздумал назваться искусником в боевых навыках. Носишь рыцарскую цепь, имеешь рыцарское звание, лезешь в рыцарские потехи – будь добр играть по установленным правилам. Убить, Гессе, можно и стрелой из-за куста, а ты докажи, что можешь и вот так, будучи ограниченным в действиях. Покажи мастерство… Ты, mon cher clochard [161] ,
161
Мой дорогой босяк (фр.).
– Не трогай академию, – одернул Курт, и стриг отмахнулся:
– Mon Dieu; и не думал.
– Ага, – заметил он с усмешкой. – Теперь, кажется, на больную мозоль наступил я… Ну, пусть будет так; не станем сейчас спорить, есть дела и важнее. Удалось что-нибудь выяснить?
– Стригов в зале нет, – пожал плечами фон Вегерхоф, лениво устанавливая фигуры по местам; Курт покривился:
– Да что ты? Вот это неожиданность… А я думаю – один все же имеется.
– Если твои слова есть тонкий намек, то он крайне неуместен. En premier lieu, со слов Арвида делается непреложный вывод о том, что высших в нашем деле нет (и об этом было уже сказано); а еn second lieu – если б они и были, я бы почувствовал. В нашем случае имеется только сообщник – из простых смертных.
– Но ведь ты не предавался все эти полтора часа лишь соблюдению собственного renomm'ee и созданию моего, верно? Ты ведь пытался задавать наводящие вопросы, поднимал интересующую нас тему? Следил за реакцией? Кто-нибудь нервничал, учащалось сердцебиение, поднималось давление, кто-то затаивал дыхание?
– Да почти все, – отозвался стриг снисходительно. – Все, кроме фон Лауфенберга. Как верно заметил ландсфогт, никто не говорит, но все думают о том, что случилось в моем доме, и всякий раз, когда я касаюсь темы, связанной с интересующим нас предметом, каждый из присутствующих чувствует себя ne pas son assiette [162] . Приличия требуют выразить сочувствие, но благопристойность не позволяет заострять внимание на моих отношениях с безродной девицей, взявшейся неведомо откуда, в то время как я уже не первый год тесно общаюсь с дамой высокого сословия, которую все прочат мне в жены. Собственно, граф также замечен в описанных тобою проявлениях неуравновешенности, ибо был раздражен, ожесточен, страстно стремился выиграть, и сердце его колотилось всякий раз, как он создавал, по его мнению, выигрышную позицию, которая его обнадеживала.
162
Не в своей тарелке (фр.).
– Иными словами, мы в полном пролете.
– Улыбнись, – посоветовал фон Вегерхоф негромко, вскользь бросив взгляд вокруг. – Ты едва не выиграл у бесспорного и неизменного победителя, ведешь беспредметный разговор с давним приятелем – а лицо у тебя, как у инквизитора, ведущего дознание.
– Есть предложения, как выбраться из этой выгребной ямы? – спросил Курт сквозь растянутую до ушей улыбку, и стриг пожал плечами:
– Есть. Работать старыми добрыми средствами – c’est-а-dire, делая выводы из уже полученной информации. По теории вероятий, если среди присутствующих есть наш подозреваемый – он уже проболтался в беседе с тобою или со мной, и притом не раз; все, что остается нам, это понять, кто именно и как… Партию?
– Нашел время! – не скрывая раздражения, бросил Курт, поднимаясь, и фон Вегерхоф пожал плечами.
– Comme tu veux, – отозвался стриг равнодушно, отвернув взгляд к доске.
К трапезному столу Курт не возвратился – граф фон Хайне, единственный, с кем разговора так и не сложилось, как-то незаметно исчез вместе со всей семьей, а вести беседы с владелицей замка желания не возникало.
Этот вечер завершался не так, как предыдущий, попирая собою всяческие нормы установленных здесь порядков – зала пустела понемногу, обыкновенно уходящие первыми женщины все продолжали беседовать, собравшись небольшими пестрыми стайками, прежде держащиеся до предутренних часов мужчины в большинстве своем уже разбрелись по комнатам, и лишь молодежь все так же пересмеивалась с прежней оживленностью, сгрудившись у дальних скамей. Адельхайды тоже не было видно, хотя ее тетушка все еще пребывала на своем месте. При более внимательном рассмотрении выявилось, что гостей хозяйка наверняка покинет теперь не скоро – склонившись чуть набок, опершись о подлокотник стула, владелица твердыни сладко посапывала, даже во сне сохранив выражение суровости на сухом морщинистом лице.