Вехи прожитой жизни
Шрифт:
Однажды, когда мы находились в гостях у дедушки Хазби, я услышал, как мой отец жаловался ему на бесполезность дальнейшего пребывания в Малгобеке и желание переехать в Северную Осетию. Хазби папину идею о переезде поддержал. Добавил, что многие осетины из числа остававшихся еще в городе уже переехали на родину или сидят на чемоданах, и что он сам неоднократно думал об этом. Отец рассказал дяде, что на днях ингуши убили одного руководителя МВД, когда тот заходил к себе домой- лишь только за то, что его мнение не совпало с мнением муфтия. Следующим утром я отправился в интернат на учебу, перешел улицу по переходу и вступил на тротуар, как со всех сторон послышались крики, обращенные именно ко мне. Как раз хотел шагнуть, но так и остался с поднятой и вытянутой ногой… Я вдруг увидел на асфальте большую лужу крови, прикрытую развернутой газетой! Забыв об учебе, подошел к группе стоящих на обочине женщин, которые меня предостерегли криками от «ошибочного шага» по крови убиенного. Взволнованные женщины рассказали, что покойный уже давно встречался с Настей Загребельной, и что это не понравилось ее ингушскому поклоннику. Между ними произошла ссора, но при Насте они выяснять отношения не стали. А рано утром ингуш подкараулил русского парня, когда тот направлялся на работу, и убил его охотничьим ножом. Прохожие, обнаружив тело, вызвали опергруппу на место происшествия. Но самое главное в том, что убивец сам явился в милицию, где ему оформили явку с повинной. В конечном этапе суд определил ему семь лет в колонии строгого режима за убийство в состоянии аффекта, вызванного ревностью и оскорблением со стороны покойного. Мой папа был шокирован решением суда по приговору убийце. Но суд хоть – и последняя инстанция, однако решение местного суда можно было оспорить в вышестоящей инстанции – в Верховном суде. Но этим родственники покойного не стали заниматься. После этого случая мой отец окончательно утвердился в своем решении о переводе на работу в Северную Осетию.
Через день папа выехал в отдел кадров министерства внутренних дел Северной Осетии и переговорил с полковником милиции Ивановым – начальником отдела кадров. Иванов предложил ему вакантную должность начальника уголовного розыска в РОВД Ардонского района и должность старшего следователя в Пригородном районе. От первой должности отец решительно отказался, честно объяснив Иванову, что задержать, а тем более посадить родственников в родовом селе Ардон он не сможет. Договорились о назначении его на должность старшего следователя в следственный отдел Пригородного РОВД. А еще через неделю к нашему дому опять подкатил огромный ЗиЛ- 157, и мы вновь, загрузив мебель и скарб, отправились к новому месту проживания – селение Октябрьское Пригородного района Северной Осетии. Блудные дети возвращались на родину, а десять лет жизни в Чечено- Ингушетии остались далеко позади.
Пригородный район
«С высоты птичьего полета видно, как Пригородный район подковой охватывает город Владикавказ – столицу Северной Осетии- Алании, расползаясь по ее плодородным равнинам и высокогорью Кармадонского и Кобанского ущелий, красоты которых просто неописуемы…»
На малой родине ничего не изменилось, когда через десять лет мы, покинув Чечено- Ингушетию, наконец, вернулись в свой родной дом. Правда, название у республики осталось прежним – Северо- Осетинская автономная советская социалистическая республика, а столица продолжала именоваться неприятным моему слуху именем Орджоникидзе. Районный центр Пригородного района – Октябрьское, в 1968 году представлял собой огромное село с населением в десять тысяч человек, где все дома практически были частные и одноэтажные, за исключением школ и административных зданий. Но нам повезло. К моменту нашего переезда в Октябрьское, было построено силами заключенных местной колонии общего режима единственное двухэтажное жилое здание для сотрудников милиции. Моему отцу- новому старшему следователю Пригородного РОВД- посчастливилось. На первом этаже ему в этом здании была предоставлена двухкомнатная квартира, куда мы в августе с разбега и вселились. Родители так и проживут в ней до конца своей жизни. Из этой квартиры я их впоследствии и провожу в последний путь с разницей в 21год. И похороню их рядышком на родовом кладбище в Ардоне.
Мои родители никогда не претендовали на улучшение жилищных условий, исходя из некрасовского опуса, что «барин сам увидит, что плоха избушка, и велит дать…». Однако барин (читай – руководители ведомств отца и матери), так и не увидел, и они, в конечном итоге, состарились и умерли в этой двухкомнатной квартире, продолжая слепо верить в справедливость и незыблемость социалистического строя. Значительно позже я несколько расширил квартиру за счет пристройки, увеличив количество комнат на два помещения.
Конец ознакомительного фрагмента.