Век кино. Дом с дракончиком
Шрифт:
— Это надо для конспирации, да?
— Иди, а то убью.
Ротвейлер (вот тварь простая, неизвращенная) прочно уселся на верхнюю ступеньку, глядя на меня с чувством: не то что уйти, шевельнуться страшно. Взрывы восклицаний, рыданий в семейных недрах… Слава Тебе, Господи, не обременил Ты меня… еще как обременил — стукнуло в голову — у тебя был сын, и его кто-то убил! «Вы собираетесь мстить?» — «Собираюсь!» — беззвучно взревел зверь во мне, тут и она явилась с ангельски-невинным лицом. А я должен, обязан ее подловить — какая,
— Ишь какого телохранителя к тебе папочка приставил.
— Это мой френд.
— «Дружок» еще тот. Они тебя как маленькую баюкают.
— Уж прям!
— Ну знаешь, только к малолеткам в спаленку заходят пожелать спокойной ночи.
— Кто вам такую глупость сказанул? — возмутилась простодушная школьница. — Все эти «сю-сю» я еще в детстве пресекла.
Не сомневаюсь, они удостоверились в ее присутствии. Зачем это понадобилось в столь неуместное — призрак банкротства, позор нищеты — неуместное время? Ответ сам собою напрашивается.
— Когда ты подходила к дому Любавских…
— Когда?
— Шестого ночью. Ты увидела там отцовскую машину?
— Нет. Разве там папа был?
— А чем ты пригрозила ему в прошлый раз, а? «Смотри, пожалеешь!»
— Подслушивал? Иди ты, дядя-шпик, на фиг!
Нет, не выдаст, все-таки она нормальный ребенок. Упустил я момент, отослав ее к плачущей матери.
— Не уходи! Еще минутку!
— И не собираюсь, мне жутко интересно.
Мы стояли на углу «проспекта» в реденькой тени тополя; сердце сжималось от вечерней духоты, а она ловила обеими руками нежнейший, легчайший пух.
— Хорошо, его там не было. Но кто-то был, кроме Вани, ведь не он выключил компьютер.
— Может, я ошиблась, может, он, — выпалила Леля; ага, старается обрести взрослую осторожность.
— Нет, детка, ты б не убежала со страху и не притворялась бы спящей, когда тебя родители проверяли.
— Вам мама сказала?
— Папа. Мама подтвердила. Вот сообрази: к чему эта проверка? Илье Григорьевичу было твердо обещано, что в субботу Ваню сошлют в Москву. Он поверил, субсидировать фильм не отказался.
— А если он мимо дома на машине проезжал и тоже видел Ваню в окне?
— На таком расстоянии и при таком слабом свете?
— Ну, не знаю!
— Чего же ты тогда испугалась? Чье присутствие обнаружила?
— Ничье.
— Ощутила, уловила подсознательно…
— Я боюсь.
— Подвести отца?.. — У меня вдруг вырвалось: — Ужасно, что я тебя об этом расспрашиваю!
— Это было ужасно.
— Что? Что именно?
— Мертвец.
19
На вечереющей лужайке, где ажурные стулья, ждущие дачников, и стол с полосатым куполом, ничком лежала женщина. Распущенные темные волосы, синее платье в белый горошек. Почудилось — в нервном моем переутомлении — Вика. Кажется, я ахнул, больная быстро перевернулась навзничь… Да, сегодня ей гораздо легче, обострение прошло, она смогла искупаться и даже постирать свои ало-зеленые одежки «из вторых рук». Ай да плейбой Вольнов, ай да сукин сын, чудеса творит! А это старое платье Вики, из дачного барахла. Да, да, помню, редкие наши, случайные встречи все помню, — лет пять назад, на подходе к киностудии Горького, возле Мухинской колхозницы с рабочим, она куда-то спешила, я тоже, разошлись, я оглянулся: целеустремленная маленькая фигурка, милый горошек — так и запечатлелось на пленке памяти.
— Я вас в дом отнесу?
— Я уже могу сама… Давайте еще немного в лесу побудем.
Я кивнул, сел на стульчик, на минуту закрыл глаза — в мозгу мельтешенье лиц, слов, сказанных и несказанных, и еще надо приноровиться к новому образу молодой женщины с влажными волосами, как будто вместе с вызывающим нарядом убогой она сбросила прежнюю кожу.
— Самсона видели? Что он говорит?
— Всех видел, все что-то говорят и скрывают, а муженек зреет для полного признания — вот-вот созреет, если с ума не сойдет.
— Значит — он?
— Если б не компьютер (некорректное выключение) — стопроцентно. И помешался он еще в прошлую среду — от «укуса в сердце», так сказать. Впрочем, в воскресенье, может по инерции, выглядел обычным нервным занудой.
— Или заледенелым, — уточнила она. — Убийство — акт, леденящий душу.
— И постепенно «заморозка» оттаивает, хотите вы сказать? Возможно. Это он позвонил мне в 3.15 ночи и сказал ту трансцендентную фразу: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти».
После паузы, которую мы выдержали глаза в глаза, больная пробормотала:
— Конечно… конечно, не Ваня!
— После звонка, весьма вероятно, Самсон отправился в Молчановку.
— Он правда помешанный?
— Без комментариев, как говорится. Самсон подтвердил мою догадку (про святого и императора узнал от Вани), умчался к себе — мы во дворе сидели, — дверь не открыл, затаился.
Танюша сказала сурово:
— Пусть перебесится, за свою шкуру трясется.
— У меня возникло такое же впечатление. «Может, меня хотели убить?» — вот что его тревожит.
— Самсона? Кто хотел?
— На меня покатил: «Ты отвез ее из клуба в Молчановку!» Прозрачный намек: с больной головы на здоровую.
Она свернулась калачиком, изредка вздрагивая.
— Танюша, я не видел их обоих тыщу лет, не бойтесь меня.
— Не вас. Зло. Мы на земле заблокированы злом.
Чтобы вернуть ее на землю, я поинтересовался:
— А почему, собственно, вы так во мне уверены? Я с ума сходил по вашей сестре.
— Не сошли.
Какое-то время мы пристально смотрели друг на друга. Я сказал: