Век Наполеона. Реконструкция эпохи
Шрифт:
Одна из причин, заставлявших офицеров командовать отход, была необходимость для сохранения управляемости войсками держать линию, строй, который в рукопашном бою неминуемо распадался. Зотов описывает, как спустя около часа после своей атаки ополченцы приняли бой с пошедшим в штыки неприятелем и из-за расстройства линии это едва не обернулось большими неприятностями: «человек 20 баварцев вдруг прорвались сквозь наш фронт. Офицерская шпага была вовсе не равным оружием противу их штыков».
Впрочем оставались живы и после штыков: известно, что генерал Бонами, взятый на батарее Раевского, был весь исколот штыками («я его видел; лицо его было так изрублено и окровавлено, что нельзя было различить ни одной черты», – писал Николай Муравьев, в 1812 году служивший квартирмейстером). Анджей Неголевский, один из тех улан, которые на глазах Наполеона штурмовали неприступную позицию
Даже после более серьезных ранений при минимуме средств и возможностей были случаи удивительного спасения. В битве под Фридландом полковнику Санкт-Петербургского драгунского полка Михаилу Балку картечью снесло часть черепа. Полковник по общему мнению был явно не жилец, но врачи заменили разбитые кости серебряной пластинкой, и Балк однажды вернулся в полк! Потрясенные солдаты решили, что у полковника весь череп из серебра и пули ему теперь не страшны. Серебряная пластина отчасти спасла Балка в 1812 году, когда в бою у местечка Громы французская пуля попала ему в голову. Но даже после этого Балк снова вернулся в строй (!), участвовал в Заграничном походе и умер в 1818 году в возрасте 54 лет, что для его биографии совсем не плохо.
Особая история – с ранениями Михаила Кутузова. 24 июля 1774 года в бою с турками под Алуштой пуля, ударив его с правой стороны между глазом и виском, «вышла напролет в том же месте на другой стороне лица». Удивительным образом Кутузов после этого не только не умер, но и глаз его продолжал видеть. 18 августа 1787 года Кутузов в бою с пошедшими на вылазку из Очакова турками снова был ранен в голову в то же место. В книге Николая Троицкого «Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты» приводятся слова принца де Линя о Кутузове: «Этот генерал вчера опять получил рану в голову, и если не нынче, то, верно, завтра умрет». Но Кутузов опять выжил и даже оправился от второй раны быстрее – вместо года за шесть месяцев. Известны слова главного хирурга русской армии Массо: «Должно полагать, что судьба назначает Кутузова к чему-нибудь великому, ибо он остался жив после двух ран, смертельных по всем правилам медицинской науки».
Офицеров и генералов без рук или без глаз тогда было немало во всех армиях (адмирал Горацио Нельсон и вовсе не имел ни руки, ни глаза). Австрийский граф Нейперг, покоривший покинутую Наполеоном Марию-Луизу, так же потерял глаз в одном из боев.
Но вот безногие офицеры в эпоху, когда все передвижения осуществлялись верхом на лошади, были большой редкостью. У французов это Луи Мари Жозеф Максимильен Каффарелли ду Фалга. Ногу он потерял на войне в Европе (в некоторых книжках пишут, будто в боях с армией Суворова, однако в надиктованной самим Наполеоном книге «Египетский поход», сказано, что в Самбро-Мааской армии). В Египетский поход Каффарелли отправился уже на деревянном протезе, за что солдаты звали его «Генерал Деревянная нога». Когда в начале похода солдаты пришли в уныние от жары, жажды, постоянных боев, Каффарелли, желая приободрить их, говорил «о красотах страны, о великих последствиях этого завоевания». Один из солдат сказал ему на это: «Вам хорошо – у вас одна нога во Франции!», и эти слова «передававшиеся с бивака на бивак, заставили смеяться все лагеря». Он мог бы получить и прозвище «Генерал Деревянная рука» – при осаде Акры пуля раздробила ему локоть и пришлось отнять руку. Но началась гангрена и 18 апреля 1799 года Кафарелли умер (через много лет среди безымянных французских могил на окраине Акры недалеко от Бохайских садов останки генерала опознают именно по отсутствию руки и ноги). В надиктованной Наполеоном книге «Египетский поход» о Каффарелли сказано: «умирая, он просил, чтобы ему прочитали предисловие Вольтера к Духу Законов, что показалось весьма странным главнокомандующему».
Русскому герою повезло больше. Сергей Непейцын еще в 17 лет, во время штурма Очакова в 1788 году, получил тяжелое ранение, в результате которого ему отняли ногу выше колена. В 1791 году Непейцын, выправлявший себе в Петербурге пенсию, встретился со знаменитым уже изобретателем Кулибиным. В разговоре Непейцын будто бы сказал Кулибину: «Вот, Иван Петрович, много ты разных диковин вымудрил, а нам, воякам, приходится таскать грубые деревяшки». Кулибин принял вызов и взялся сделать герою протез: первую в мире механическую ногу, которая позволяла Непейцыну ходить без трости, садиться и вставать, и вообще оказалась настолько эффективной, что Непейцын остался в военной службе, хотя и в инвалидной команде. В 1807 году Непейцын стал городничим Великих Лук. В 1812 году отставной подполковник
Хотя первым сконструировал практически пригодный металлический протез, сгибавшийся в коленном шарнире, и осуществил принцип опорности и неопорности культи именно Кулибин, изготовление качественных протезов не стало в России массовым. Более того, наработки Кулибина по слухам были выкрадены и потом доставляли немалый доход европейским ортопедам.
2
Случаи с Балком, Кутузовым и другими тем более удивительны, если знать, что военная медицина в конце XVIII века, а потом и в наполеоновские времена была довольно примитивной и почти на все сто процентов состояла из хирургии, которая к тому же тогда считалась не совсем медициной, как и хирурги считались не совсем врачами, а иногда ими и не были (хирургией занимались полковые цирюльники (парикмахеры) – учеником одного из них был Доминик Жан Ларрей, лейб-медик Наполеона и главный хирург французской армии).
Военные врачи не жалели своих пациентов ни во время операции, ни после нее. В средние века рану прижигали кипящим маслом – при этом немало раненых умирало от болевого шока. Однако и в новое время врачи еще не знали слова «гуманизм». В 1767 году в конкурсе на лучшую работу по лечению ран, объявленном французской Академией наук, первую премию получил доктор Буасье, который рекомендовал для лечения гнойной раны выжигание ее краев. А доктор Берденей, рекомендовавший применять повязки с обеззараживающими составами из скипидара, алоэ и спирта, оказался вторым.
Наркоз еще не был изобретен, операции проводились «на живую». Для раненого это был кромешный ад. Жан-Батист де Марбо во время осады Сарагосы был ранен пулей, засевшей между ребер. Когда хирург, сделав надрез, увидел ее, он не смог ее достать – так сильно трясло Жана-Батиста от боли (и, надо полагать, от ужаса). Дальше, по воспоминаниям Марбо, было так: «один из моих товарищей садится мне на плечи, другой на ноги, и доктор извлекает наконец свинцовую пулю…». Надо было иметь каленые нервы, чтобы выдерживать такую медицину.
Кое-какие методы анестезии были известны и тогда: передавливали сонную артерию, чтобы человек впал в забытье, некоторые врачи имели при себе специального «вышибалу», умевшего ударом в определенное место «отключить» пациента. Французский хирург Вардроп заметил однажды, что при большом кровопускании пациент впадает в обморочное состояние, при котором не чувствует манипуляций хирурга. Ларрей во время битвы при Эйлау заметил, что на холоде (мороз в те февральские дни достигал минус 19 градусов) раненые при ампутациях страдали меньше. Этот эффект был назван «холодовая анестезия», но широкого применения не нашел. Как, впрочем, и многие другие. (Даже позднее, в 1839 году, известный французский хирург Вельпо публично заявил, что «устранение боли при операциях – химера, о которой непозволительно даже думать; режущий инструмент и боль – два понятия, не отделимые друг от друга. Сделать операцию безболезненной – это мечта, которая никогда не осуществится»).
Между тем именно в это время человечество стояло в шаге от изобретения сразу нескольких видов наркоза. Еще в 1799 году 21-летний англичанин Хемфри Дэви получил закись азота, названную тогда же за одну из форм воздействия «веселящий газ». Хемфри Дэви, ставя опыты на животных и на себе, выяснил, что после вдыхания газа терялась чувствительность к боли. Однако Дэви был не врач, а химик и физик, и о том, чтобы приспособить «веселящий газ» к медицине, видимо, просто не подумал. (В науке он однако остался как человек, взявший к себе в лабораторию Майкла Фарадея). Веселящий газ перешел в цирк и служил на забаву публике до 1845 года, когда пришедший на представление зубной врач Гораций Уэллс вдруг увидел в этом медицинскую перспективу. (Однако и Уэллсу не повезло – закись азота не давала глубокого сна, и после того, как при операции один из пациентов дантиста проснулся от боли, метод обезболивания Уэллса был осмеян, а сам дантист разорился).