Век-волкодав
Шрифт:
— Волосы, как я понимаю, покрасили. А на лице что за грязь?
— Театральный грим, — невозмутимо ответствовал Мехлис-младший. — Неудобно до невозможности. А речи произносить, так вообще тихий ужас. Думал, язык отвалится. Ибо коммунист!..
Комиссарский палец привычно ввинтился в зенит. Тот, что был старше, чуть не поперхнулся.
— И вы!.. С такими настроениями! С такими, я бы сказал, антипартийными установками!..
— Да я же беспартийный! — расхохотался комиссар, подмигнув оторопевшему Кречетову. Тот взглянул на Рокоссовского. Комдив сделал
— Я чувствовал! Подозревал! — темные глаза метнули молнии. — Бросили на самотек! Загубили партийную работу по корню! Развал! Хуже, идеологическая диверсия!..
Мехлис-старший метнулся вперед, к самому строю, махнул длинной рукой:
— Товарищи красные бойцы! Вы, герои, с честью выполнившие приказ нашей славной партии и ее Центрального Комитета! К вам обращаюсь я, желая услышать честное большевистское слово!..
«Серебряные» недоуменно переглянулись. Член ЦК между тем, подойдя еще ближе, зацепился взглядом за невозмутимого Кибалку.
— Ты, товарищ! Ты, юный герой революции!..
Юный герой четко, по уставному, выйдя из строя, вздернул подбородок:
— Красноармеец Кибалкин!..
— Верный сын большевистской партии! — возопил Мехлис. — Орленок! Доложи мне, недремлющему оку РКП(б), что ты думаешь о своем комиссаре? Хочу слышать правду, какой бы тяжкой она ни была!..
Кибалка расплылся в довольной усмешке.
— Правду? Про товарища Мехлиса, что ли? Да зануда он первостатейная!..
Подумал и припечатал:
— И в каждую бочку — затычка!
Мехлис-старший открыл было рот, но шкодник успел раньше:
— А если ты, дядя, нашего Льва Захаровича пальцем тронешь, я тебе яйца оторву. Потому что товарищ Мехлис — герой, а кто ты, еще разъяснить следует.
И руку протянул — к комиссарским галифе поближе. Черноволосый отшатнулся, вновь уста отверз…
— Комиссара не трожь! — прогудел чей-то серьезный голос. — Вступимся.
Иван Захарович Мехлис одернул гимнастерку, плечи расправил. Улыбнулся белозубо, во весь рот:
— Вот это, я понимаю, партийная работа! Спасибо, товарищи, что не выдали своего комиссара! Так держать!..
Вернулся обратно, руку брату меньшому протянул:
— Поздравляю, товарищ Дарвалдай! От всей души поздравляю!..
На Кречетова поглядел, посуровел взглядом:
— Вы оба представлены к правительственным наградам. Все участники похода получат грамоты за подписью Калинина и денежные премии. Размер установите сами, заслужили.
— Вот за это — спасибо! — радостно выдохнул красный командир. — Товарищам бойцам в хозяйстве очень даже пригодится. Только, товарищ Мехлис, вы бы разъяснили вопрос. Мне наш товарищ Мехлис про своего брата говорил, но вы оба — Львы Захаровичи! Как же так?
Представитель ЦК на миг задумался:
— Это тайна не моя — и не товарища Дарвалдая. Между прочим, я сам в поход просился, дважды заявление писал. Не отпустили, только сейчас сумел вырваться. Дел у нас, товарищи, очень много, и все важные… Пойдемте со мной!
Идти пришлось всего ничего — к покрытому
…Седые виски, выдубленная загаром кожа, острый внимательный взгляд.
Заметив гостей, папиросу бросил, каблуком притоптал. Улыбнулся.
— Митинг провели? Очень хорошо, предпочитаю общаться не на трибуне.
— Товарищи! — негромко проговорил комдив Рокоссовский. — Представляю вам Полномочного представителя СССР в Пачанге, нашего первого посла. Профессор Артоболевский Александр Александрович.
Когда познакомились, полпред вновь достал папиросы, взвесил коробку на ладони:
— Вы наверняка виделись с Брахитмой Ракхваала. Он до сих пор курит? В последний раз, как мы с ним встречались, обещал бросить, даже слово дал.
Кречетов и Мехлис-Дарвалдай изумленно переглянулись.
— Так он же этот… Вроде листа бумаги, — осторожно начал Иван Кузьмич. — Если, значит, взять бумагу и повернуть…
Артоболевский рассмеялся:
— Любит старик эффекты!
2
Всю первую неделю мая Ольга Зотова ходила на похороны. Стояла в почетном карауле в полутемном зале Дома Советов, ездила на траурные митинги по столичным заводам, помогала составлять списки приглашенных на Главную площадь. И, наконец, оказалась на почетной трибуне, хоть и не среди вождей, а сбоку, с партийцами из аппарата ЦК. Играли оркестры, гремел траурный салют, а видавшие виды «цекисты» ревниво следили за порядком выступающих, прикидывая новый расклад в высшем руководстве.
Товарищи Сталин и Ким упокоились рядом со свежей могилой Льва Революции. На следующий день по Столице пошла гулять листовка — грубо исполненный рисунок всех трех могил и надпись «Великий почин» с отмененным «ером» в последнем слове.
В городе было спокойно. Части Стратегического резерва покинули Столицу следующей же ночью, а волна арестов, несмотря на все опасения, быстро пошла на убыль. Более того, многих задержанных из числа профессоров и доцентов отпустили и даже принесли извинения. Зато густым бреднем брали военных из прежнего руководства наркомата, что встречалось с полным пониманием и тайным злорадством. Не уберегли товарища Сталина, проклятые троцкисты. Вот и получите полной мерой!..
Прошел слух о грядущей чистке в РКП(б). В «первичках» начали составлять списки бывших сторонников Троцкого.
В «Правде» под большим портретом товарища Каменева были напечатаны фотографии Куйбышева и Сокольникова. Секретарская «тройка», восполнив потерю, продолжила работу. А на второй и третьей страницах большим разворотом, поместили официальное сообщение о разгроме антисоветской подпольной организации «Трест». Процесс обещали провести гласный, с полным соблюдением норм революционной законности.