Век вожделения
Шрифт:
Походив еще немного по комнате, он снова остановился.
— Как видите, всю проблему можно резюмировать двумя словами. Он самый ненавистный для людей человек из живущих на земле, самый ненавистный из всех, кто когда-либо на ней появлялся. Не менее десяти миллионов мирных граждан, не обидевших и мухи, готовы были бы убить его, не взяв никакого греха на душу и пожертвовав собой. Более того, всего его фавориты и ближайшие соратники знают, что в один прекрасный день настанет и их черед, поэтому они тоже заинтересованы в его смерти, ибо это была бы простая мера самозащиты. Перед лицом такой небывалой концентрации
— В этой гостинице нет пепельниц, — раздраженно пояснил он. — Живешь тут, как свинья. Так до чего мы дошли? — Он уперся взглядом в Хайди, стараясь сосредоточиться, и, обретя утерянную нить, удовлетворенно прищелкнул пальцами. — Как я уже сказал, весь вопрос сводится к тому, как добраться до этого тщедушного пространства площадью в половину квадратного фута. Вам понятно, разумеется, — пояснил он с сомнением в голосе, — что, говоря о «пространстве», я подразумеваю всего лишь имманентный фасад с именем, усами и всем прочим. Если же мы сосредоточимся на трансцендентном аспекте, то есть на сущности Антихриста, то никуда не придем, а только потратим время на бесплодную болтовню, а он тем временем прикончит и вас, и Жюльена, и всех приличных людей. Не то чтобы это имело какое-то значение; но весь смысл в том и состоит, чтобы его опередить; если вы спросите меня, зачем, то я отвечу, что это дело чести. Вы не согласны?
— Продолжай, — отозвался Жюльен. — Мы слушаем.
— Боюсь, я не совсем ясно выражаюсь. Я не имел в виду, что это дело чести для меня, потому что я был офицером, из-за Марии и так далее. Я хочу сказать, что убить его — дело чести всего человечества, ибо Антихрист — это вызов и испытание воли к жизни. Теперь все ясно, не так ли?
— Да, — сказал Жюльен. — Но ты сам сказал, что обсуждение трансцендентного аспекта — пустая трата времени. Так что лучше вернемся к практической стороне вопроса.
— Совершенно верно, совершенно верно, — согласился Борис, и его лицо приняло выражение, которое у другого человека означало бы благожелательную улыбку. — Вернемся к имманентной стороне. Так на чем мы остановились?… — Он снова упустил нить, и его глаза обеспокоено забегали по комнате.
— Всего полфута бренной плоти, — подсказал Жюльен.
Борис отвесил ему благодарный поклон.
— Верно. Ты бесценный помощник. И вы тоже, — повернулся он к Хайди и окинул ее подозрительным взглядом. — Деньги у вас с собой? В сумке, да?
— Все будет в порядке, — успокоил его Жюльен. — Возвращайся же к сути, ради Христа! Ты говорил, что хотел прикинуться журналистом, но это исключается.
Борис кивнул.
— Таков был первоначальный план. Но он исключается, как ты сказал, по причинам, которые мы уже обсуждали… — Он снова зашагал взад-вперед по скрипучим половицам между кроватью и окном. — Исключаются, поскольку: а) журналистов к нему не подпускают, б)
Он продемонстрировал аудитории два пальца и на какое-то время застыл, словно забыл убрать свою наглядную арифметику.
— Итак, как вы видите, стоит только проанализировать ситуацию — и станет ясно, что эти две причины не зависят одна от другой. Если вас до него допустят, вы все равно не сможете пронести оружие. Если вам удастся утаить оружие, то вас все равно не пропустят. Крайне важно, то есть важнее всего, видеть, что это два не связанные пункта. Мне потребовалось много времени, чтобы понять это, а до тех пор мои мысли вращались по замкнутому кругу, как лопасти мельницы.
Он проиллюстрировал сравнение, покрутив пальцем над головой.
— Скажем, я думал так: раз я не могу захватить револьвер, то можно надеть кольцо с маленьким шприцем; такие были кое у кого в Сопротивлении… — Он улыбнулся Хайди. — А знаете, где мы почерпнули эту идею? В книге о Борджиа. У нас в лесу был один еврей из Кракова, серебряных дел мастер, так вот он штудировал книги о драгоценностях эпохи Возрождения и изготовлял такие кольца. Любое хобби может неожиданно сгодиться…
Воспоминания как будто оживили его, и он потянулся за бутылкой с водкой, но тут же отставил ее.
— Лучше не стоит, — сказал он. — Врачи не велят. Так о чем мы?
— Отсутствие связи между проблемой допуска и проблемой технических средств, — сказал Жюльен. — Иллюстрация к последней — пример с кольцами Борджиа.
— Совершенно верно, — подхватил Борис. — А знаете, в чем помеха применению кольца? Никогда не догадаетесь, — подзадорил он Хайди, готовясь произвести фурор. — Помеха в том, что, даже давая аудиенцию, он никогда не здоровается за руку. Более того, он восседает за огромным столом, на расстоянии нескольких ярдов от гостя. Об этом говорится в воспоминаниях многих иностранных послов. Так что, как видите, штука с кольцами пришла в голову и ему. И вполне естественно, раз он изучал методы Борджиа.
Он нахмурился и снова заметался по комнате.
— Я думал и о других уловках и, боюсь, наизобретал полно совершенно фантастических вещей. Однако у каждой есть недостаток, я уж не стану донимать вас подробными описаниями. Но до чего сладок тот воображаемый момент, когда он сползает под свой огромный стол, и в его задергивающихся дымкой поросячьих глазках мелькает догадка, что его в конце концов провели!… В его ушах начинает звучать шум, превращающийся в гром — и он знает, что это эхо грандиозного вздоха облегчения всех добрых людей на земле…
В его голосе слышалась мечтательность, а на лице появилось выражение, больше, чем когда-либо раньше, претендующее именоваться улыбкой.
— Но видите ли, — резко оборвал он свои мечты, — грезы наяву — дело опасное. Лучше не отвлекаться от практической стороны проблемы. Знакомо ли вам такое чувство, — обратился он к Хайди с ноткой сомнения в голосе, — когда вы, закрыв глаза, видите, как проворачивается тяжелое колесо — громадный кованый маховик, легко скользящий на смазанных шарнирах? Кто-то привел его в движение, и он вращается теперь сам по себе, под влиянием инерции собственного веса. Ну! — прикрикнул он, закрывая глаза. — Попробуйте! Остановите его с закрытыми глазами…