Век золотых роз
Шрифт:
– Не понимаю, – синх мотнул головой, – я никогда не слышал о…
– Разве ты не слышал о Храме Дракона? – тонкие губы Гвесанжа на миг скривила презрительная улыбка, – впрочем, немудрено. Ты ведь вырос бродягой, и наверняка даже книг в руках не держал.
«Держал», – подумал Элхадж, зло глядя на жреца. Последний нравился ему все меньше и меньше. Веяло от его тощей и сутулой фигуры неясной, мутной угрозой, и Элхадж пока что не понимал, чем может ему угрожать синх, его же и исцеливший.
– Впрочем, это неважно, – Гвесанж беспечно махнул костлявой
Помолчав, жрец добавил:
– Да тебя и так ничего не спасло бы, не принеси я Шейнире обильную жертву. Я отдал ей молодую, полную жизни синху, потому что твоя жизнь казалась мне дороже.
Элхадж подобрался на постели.
– Слова твои смущают мой разум, – сказал он, – ты говоришь, что исцелила меня Шейнира, но… Ведь богиня давно не отвечает своим детям!
Гвесанж снисходительно улыбнулся.
– Ты слишком молод, Элхадж, и слишком наивен. Да, Шейнира темная перестала отвечать на молитвы синхов… Хотя мы и не знаем, почему…
«Я знаю», – подумал Элхадж, но промолчал.
– Но она редко отказывает в помощи тем, кто приносит жертву, – веско закончил фразу Гвесанж. Уточнил: – желанную для Шейниры жертву.
И тут же, поднявшись, приказал:
– А теперь отдыхай. У тебя еще будет несколько дней, чтобы побеседовать со мной. Знаешь ли, мне до жути любопытно, что такого нашла в тебе Мать, и отчего так печется о тебе Храм Дракона? Печется, но предпочитает, чтобы каштаны из огня таскали другие?
На эти вопросы Элхадж и сам не знал ответа. Предпочитая помалкивать о том, что Шейнира видела в нем своего освободителя, и совершенно не понимая, при чем тут Храм Дракона и неведомая Хранительница, молодой синх оказался плохим собеседником для жреца. Гвесанж злился и недоумевал одновременно, раздраженно скреб когтями столешницу – но так ничего нового и не узнал. Потому все попытки разговорить Элхаджа закончились тем, что жрец предложил тому взять кого-нибудь из мужчин в проводники и совершать прогулки по городу.
«Потому как этот город – в самом деле последний. Синхи, утратив веру, разбрелись по Эртинойсу. А, потеряв веру, ступили на путь гибели».
На вопрос Элхаджа, когда можно будет покинуть гостеприимный дом жреца и продолжить свой путь на юг, тот лишь покачал головой и ничего не ответил.
«А это значит, что я здесь пленник», – заключил Элхадж и покорно опустил глаза.
В конце концов, в плену он уже побывал, и не где-нибудь, а у степных ийлуров. Смог выбраться и оттуда… Конечно, жреца обвести вокруг пальца будет сложнее, но…
«Пока я жив, дорога всегда найдется».
И, утешив себя таким образом, Элхадж выбрал себе в проводники рослого синха с кожей цвета молодой листвы и ярко прорисованными полосами, что говорило о молодости, физической силе и здоровье, но вовсе не гарантировало наличие ума.
…Элхадж вырос в дороге и никогда не видел ничего, кроме глиняных мазанок, «гнезд». Метхе Саон все время талдычил одно и тоже – мол, наши «гнезда» – это самые что ни на есть настоящие дома, в которых раньше жили синхи. Оказалось, врал старый метхе. Может быть, хотел, чтобы его воспитанники верили в то, что жизнь не такая уж плохая штука. А может быть, по старости и сам уже свыкся с мыслью о том, что той, другой жизни никогда и не было. Настоящие дома синхов оказались совершенно не похожими на те убогие строения, в которых провел свою юность Элхадж.
Гуляя среди округлых, приземистых башенок с коническими крышами, он с интересом рассматривал каменную кладку, высокие пороги, каждый из которых был непременно украшен раковинами неведомых Элхаджу моллюсков, прилаженных к строительному раствору. Окна были небольшими, овальными и непременно забранными тонкими пластинами слюды, которая так и искрилась на солнце. В загонах топтались щеры, с хрустом пережевывая сочные побеги вперемешку с жирными жабами, которых приносили мешками из-за невысоких городских стен; женщины непременно занимались приготовлением пищи – порой из какой-нибудь приоткрытой двери сочились такие запахи, что Элхаджу только и оставалось, что глотать слюни. Ну, а мужчины ходили на охоту – по-простому, вооружившись луками. Это наводило на мысль о том, что все-таки Шейнира не помогает им убивать зверье, и приходится полагаться только на собственное умение.
Кстати, здесь было тепло. И душно. Элхадж, конечно, слышал, что в Диких землях зимой тепло, а летом – жара, но даже представить себе не мог такой разницы между степью и влажным, исходящим испарениями лесом.
«И это только край Диких земель», – думал он, – «А что же будет южнее?»
В том, что это самое «южнее» ему предстоит, синх даже не сомневался.
– Я хочу посмотреть ворота города, – объявил Элхадж своему проводнику.
Тот, оказавшись парнем немногословным (то ли в силу привычки, то ли по причине недостатка мыслей в голове), кивнул и указал пальцем вдоль ряда аккуратных домиков.
– Туда.
– Ну, туда так туда, – Элхадж пожал плечами и неспешно побрел в указанном направлении. Шел он нарочито медленно, рассматривая каждую деталь пути к свободе, стараясь запечатлеть в памяти все, даже незначительные на первый взгляд мелочи… Да и не нужно пока выказывать излишнюю прыть. Пусть себе думают, что недавно оправившийся от раны синх едва передвигает ноги.
Мимо плыли уютные, крепкие дома синхов, щеры, кое-где перед крыльцом играли дети в коротеньких альсунеях из грубого полотна.