Века и поколения: Этнографические этюды
Шрифт:
Свободные от вахты матросы с ужасом просыпались и бросались наверх, где их сшибали волны. Капитан Кадников ринулся из каюты, но выход был прочно закрыт остатками надстройки. Он попытался разломать стенку, но очередной вал швырнул судно и так тряхнул капитанскую каюту, что Кадников не удержался и рухнул на острый угол стола. Капитан был убит, судно беспомощно болталось среди гигантских волн, команда металась в панике.
Проснувшись в своей каюте, Архимандритов рванул дверь и чуть не захлебнулся водой, ринувшейся на него. Вода закрывала ему путь на палубу. Он слышал предсмертный крик капитана, полные ужаса стоны матросов и, преодолевая страх и препятствия на пути, устремился на верхнюю палубу. Израненный обломками, продрогший в воде, Архимандритов выбрался наверх и бросился к рулю.
Сохраняя спокойствие и уверенность в голосе, вольный штурман дал приказ тотчас же привести корабль в бейдевинд. Приказ повторять не пришлось. Командный голос заставил людей опомниться и начать действовать. Умело направляя руль, Архимандритов поставил судно в более или менее безопасное положение к волнам и распорядился начать заделку пробоин и откачку воды.
Двое суток носило израненное ураганом судно по штормовому океану. Двое суток Архимандритов и вся команда, слушавшая его приказы беспрекословно, боролись со стихией, продолжая путь к родной гавани.
17 сентября компанейский корабль «Александр I» появился на рейде Ново-Архангельска. Пришло поврежденное штормом, но спасенное мужеством людей, оказавшихся под начальством Иллариона Архимандритова, судно.
Не было человека в Ново-Архангельске, который бы не восхищался мужеством и отвагой вольного штурмана, его превосходными знаниями мореходного дела. Когда прошли необходимые, но по существу формальные расспросы команды о всех перипетиях гибели капитана Кадникова и матросов, правление компании обратилось к престолу с просьбой о награждении Архимандритова. И «штурман Архимандритов, — как писал историограф Тихменев, — благоразумной и энергической распорядительности и необыкновенному присутствию духа которого компания вполне обязана была спасением корабля, всемилостивейше награжден по представлению главного правления ее золотою медалью для ношения на шее на ленте ордена св. Анны».
Награду Архимандритову вручил новый главный правитель Российско-Американской компании М. Д. Тебеньков в начале 1845 г. Тебеньков прибыл в Ново-Архангельск в середине февраля и уже 22 февраля устроил торжественный прием всем видным служащим компании. Пригласили и Иллариона Архимандритова. Канцелярия правителя была самым большим зданием в Русской Америке, но и ее считавшаяся парадной зала не могла вместить всех приглашенных. Правитель принимал гостей поочередно и явно особое уважение выказал судоводительскому сословию, удостоив их чести отужинать вместе с ним.
За столом Архимандритов сидел вместе с другими, получившими высочайшие награды, по правую руку от хозяина. Тебеньков рассказывал петербургские новости, которые были несомненно интересны всем, даже Архимандритову, хотя, в отличие от большинства, его родиной были Алеутские острова, а точнее, продуваемый ветром и окатываемый исполинскими волнами океана остров Атха.
На родном острове, где северный и восточный берега охраняют вулканы Коровинский и Сарычева, именно в это время года вздрагивает земля, сквозь расщелины пробивается горячий и едкий пар, а снежная вершина центрального вулкана Ключевского оплавляется и начинает клубиться.
С трудом улавливая смысл рассказа о столичной жизни, Илларион вспомнил о вулканах и о том, что именно это время года самое голодное на Атхе и других островах Великого океана. По возвращении из Петербурга он ни разу не оказался даже вблизи островов, но детские воспоминания были очень ясными.
Он помнил, что вяленая и копченая лососина, которую в доме заготовляли в августе, кончалась перед самым Новым годом, что в январе редко кто мог поделиться куском оленины или тюленины, и приходилось сидеть на похлебке из русской муки и сушеной сараны. В феврале и марте от голода можно было спастись только случайной удачей на охоте за птицей или собрав съедобные ракушки.
«Сейчас февраль, сейчас голодно и трудно матери», — подумал Илларион и почувствовал, что сосед бесцеремонно толкает его и шепчет:
— Ларион, к тебе обращается правитель.
Тебеньков с усмешкой повторил вопрос Архимандритову:
— Задумались, штурман, а я спрашивал, нет ли у вас желания сходить к родным берегам на остров Кадьяк? Там надобно забрать и доставить в Ситху посланца Российской Академии Илью Вознесенского. Да вы, господа, как я наслышан, его хорошо знаете.
Все согласно закивали. Знал Илью Вознесенского и Архимандритов, хотя коротко знаком с ним не был.
— Ваше превосходительство, — поспешил ответить Илларион, — я согласен, но будет ли позволительно мне зайти и на Атху, навестить родительницу.
Правитель удивленно посмотрел на вольного штурмана, как будто видел впервые, и, что-то вспомнив, отчужденно пробурчал:
— Вот и отлично. Днями условимся, под чьей командой пойдете, ну, а зайти на Атху — только при достатке времени.
Достатка времени не было. Мартово-апрельский океан встретил небольшой компанейский корабль частым туманом, штормами. Приходилось подолгу отстаиваться в бухтах. Когда пришли в Кадьяк, стало ясно, что поездка на Атху неосуществима. Илья Вознесенский торопился в Ситху. Из-за него Архимандритов не попал домой, но Вознесенский с лихвой искупил эту свою вину, уделив особое внимание любознательному креолу на пути от Кадьяка в Ситху.
Был уже май. Океан успокоился, и у вольного штурмана оказалось больше свободного времени, чем на пути в Кадьяк. Вознесенский был ровесником Архимандритову и видел в штурмане товарища по судьбе. Беседы с посланцем Академии занимали все свободное от вахты время Иллариона. Илья рассказал своему новому другу о Кунсткамере, о сборе коллекций, о смысле долгой поездки по разным островам и портам Русской Америки, о походах в глубь материка.
— Понимаешь, Ларион, — вновь повторил Вознесенский, — вещи алеутов и их соседей, которые я собираю для Академии, будут отправлены и уже отправлены в Петербург для музеев, где эти вещи увидят разные люди и поймут, как искусны народы других земель. Ведь это же чудо — шляпа алеутского рыболова.
Вознесенский в который уже раз показал Иллариону алеутскую шляпу-козырек, сделанную из дерева, но такой малой толщины, что она казалась изготовленной из толстой бумаги. Илларион с детства помнил такие шляпы. Их носили только самые знатные алеуты. Одну шляпу можно было обменять на большую новую байдарку или на двух рабов. Шляпа-козырек защищала глаза от слепящего блеска солнца, отраженного волнами океана или льдами.