Вексель Ватикана
Шрифт:
– Тора.
– Тора? Разве ее уже не переводили? – усмехается он.
– Переводили, но у меня экземпляр, которому не менее 15 веков.
– Радиоуглеродный анализ?
– Да…
– Ты же знаешь, он дает кривые датировки.
– Другого метода не существует.
– Сравнили с чем-то аналогичным по возрасту?
А на это мне даже нечего было сказать. Я не знаю, как специалисты проводили датировку, с чем сравнивали.
– Оливер? – не дождавшись моего ответа, он начал давить.
А чего я ожидал, что он кинется финансировать мой толком не начатый проект. Он ведь явно догадывается, что экспонат у меня появился не просто так. Я его украл. Да, я иду на такое, но в поисках истины
– Я помню, как найденные в Сибири останки одного и того же мамонта были датированы и одиннадцатыми тысячами лет, и пятнадцатыми тысячами, и даже тридцатью тысячами. Это при том, что те самый останки мамонта не разложились, а в желудке у него была свежая трава. Как будто он мгновенно замерз на пастбище. Поэтому я не верю в радиоуглеродный анализ. С тем же успехом ему могло быть и тысячи лет, и сотни, или даже десятки. Давай конкретно. Чего ты от меня хочешь?
– Мне нужны деньги на перемещения и… мне нужен кто-то в Ватикане.
Тревор начал смеяться. Я ожидал этого от него. Многие смеются, хотя он из тех, кто верит в альтернативную версию истории. Слишком много нестыковок, мозолящих глаза, но на них как упоротые не обращают внимания светочи науки.
– Сколько денег нужно?
– Не меньше десяти тысяч евро… – быстро ему отвечаю.
– Где ты находишься?
– В Париже.
– Хорошо, я отправлю. Напиши номер счета или карты. Что касается человека в Ватикане… то тут, знаешь ли, большая трудность. Мало кто готов жертвовать своим местом ради громких сенсаций. Они знают, что все кругом обманываются, но им дела до этого нет. Место-то теплое… Поэтому с человеком в Ватикане тебе придется разобраться самому. Может покажешь свой артефакт кому-то из священников. Посмотришь на его поведение… Может раскроется или сделает ошибку…
– Хорошо, спасибо, Тревор!
– Не за что, Оливер. Я верю, что ты найдешь то, что ищешь. А когда найдешь, поделишься со мной…
– Конечно!
Тревор положил трубку, а я быстро скинул ему номер своего счета. Деньги. Я их ненавижу. Но и жизни в этой матрице без них нельзя представить. Тот же самый перелет в Рим, а оттуда проезд в Ватикан без денег невозможен. Можно конечно попробовать добраться пешком или на велосипеде, но сколько на это времени уйдет? А время куда ценнее этих бумажек.
Достав с полки свой увесистый блокнот, куда я делаю пометки, где я приклеиваю фото известных картин или малоизвестных артефактов, начал его листать.
Вот оно! Картина Габриеля Эйба – епископ Айхштеттский.
Хрустальный посох силы и перчатки власти во главе угла…
В глаза сразу бросился то ли провод, то ли что-то еще в том самом посохе…
Я всегда удивлялся этой и подобным работам. Мне непонятен был ни прозрачный посох, который в средние века было бы очень сложно сделать с уровнем известных нам тогда технологий, ни перчатки, которые всегда были надеты на руки епископа, словно для изоляции. Как будто посох мог ударить током. Но обычно это воспринималось как фантазия художника. А что если на картинах не фантазия? Что если это реальность?
Глава 4
Продолжая листать свой блокнот, я нашел еще фотографии картин, которые подтверждали мою теорию. Я еще раньше всегда откладывал фото или репродукции разных работ, которые выглядели странно. А теперь они вдруг начинали отвечать на поставленные годы спустя вопросы.
На этот раз папа Римский Сикст IV (1414-1484). У него тоже были и перчатки, и прозрачный посох.
Со стороны он скорее выглядел как пришелец, облаченный в костюм, чем как реальный человек. Но это лишь впечатление, которое он производил. Это совсем не означает, что он в реальности был пришельцем. В пришельцев я не верю. Зато верю своим глазам.
Этот посох был каким-то устройством. Если закрыть глаза на его необычный облик, на его слишком красивый дизайн, то можно предположить его функционал. Для человека из других веков современный смартфон тоже какая-то непонятная черная плоская коробочка, а не устройство для связи и доступа практически к любой информации.
Возможно этот посох был каким-то устройством силы. Перчатки надевались, видимо, как средство изоляции. Возможно посох мог ударить током. Просто так наряжаться в странные одежды не имеет никакого смысла. В любом действии есть функциональный смысл. Это делали для практической пользы.
Я посмотрел на часы, время уже близилось к полуночи. На карту пришли деньги, и я решил отправиться спать. Завтра будет новый день, и будут новые свершения. Правда, куда двигаться, я понятия не имею!
Мобильник звякнул противной трелью. Я подскочил с кровати, бросил взгляд на часы.
6.30 утра. Кто ж звонит в такую рань?
Беру сотовый, вижу, что потревожил мой сон Тревор.
– Алло! – сразу же отвечаю.
– Доброго утра, Оливер! Надеюсь, не разбудил!
– Все нормально.
– У меня есть человек, который хотел бы с тобой поговорить…
– Да? И кто он?
– Все при встрече. Он вылетает к тебе и будет в Париже около трех часов дня. Я тоже вылетаю, буду чуть раньше. Встреть нас в аэропорту Шарль-де-Голль в три часа дня сегодня. Сможешь?
– Конечно! – ну хоть какой-то план есть.
Попрощавшись, положил трубку и лег спать дальше. Но уже не спалось. Я нервничал. Было до жути интересно, что же это за человек, а главное – что он знает.
Фабиан Грубер, уже бывший канцлер Австрии, вышел из самолета, летевшего по маршруту Вена-Париж. Он понимал, что идет по острию ножа. Но иначе он не мог поступить. Вся его жизнь это следование канонам, уважение авторитетов, отсутствие вопросов с его стороны, даже когда ситуация заходила слишком далеко. Только вот ничего из этого не помогло ему удержаться у власти. Не помогло защитить его народ. Он патриот до мозга костей, он верил, что все, что ни делается по указке мирового правительства, все во благо. Но теперь он понял, что это благо не для простых людей. Это все для построения удобного для власть имущих общества. Чтобы никто из простолюдинов даже мысли не допускал о возможности защищать свои права. Люди должны стать безвольными и полностью контролируемыми. Этому учит каббала, и этому учит история. Он был согласен, никогда не протестовал. Только когда после навязанных ограничений люди в его стране вдруг встали бунтовать, он понял, что-то тут не так.