Вектор Пути
Шрифт:
Привык сидеть, сложив ноги под себя. Если это делать после хорошей разминки, ноги не затекают. По-крайней мере первые полчаса…
Сенсей, однако, понимал релаксацию по-своему. И больше получаса засиживаться после того странного, чудного сна, не разрешал. Васе приходилось постоянно что-нибудь делать. То разминка, растяжка суставов, то дыхательные техники, бег по кругу, махание деревянной палкой, по форме напоминающей меч. Всё, что угодно, лишь бы под коробочку не лезло много мыслей. Токаява словно выставил им блок из физических манипуляций, требующих присутствия здесь и сейчас.
Долгий, трудный путь выматывал. Требовал преодоления себя, вскрытия каких-то небывалых внутренних резервов, о которых Василий и не подозревал. Фактически одна железная воля у вершин гор заставляла передвигать непослушные, налитые свинцом ноги. Но как пела душа, когда смотрел сверху вниз на долины, на пройденный путь. И при возвращении домой к сенсею, ощущал новый прилив сил. Словно тот резерв, который выпил до дна, снова был полон силы до краёв.
Вернулся сон. Долгий, крепкий, безмятежный. На зависть всему сущему был аппетит. И пусть ревели на утро перетружденные, непривыкшие к таким прогулкам мышцы, себя ощущал на вершине гор, на самом пике.
Токаява вышел из храма, отыскал глазами вверенного послушника и одобрительно кивнул. Мол, расслабляться надо везде. И белый человек в позе лотоса на каменных плитах среди суетящихся туристов, выглядит достойно. Нечета суетливым аборигенам.
Вася поймал себя на мысли, что перестал беспокоиться. Все тревоги прошли, перестал обращать внимание и на людей. На их мнение о себе. Те, кто видят, ощущают его внутреннюю гармонию, на то они и монахи и что-то ищущие люди. Те, кто пришёл фотографировать всё, что видят, тыкать пальцем и открывать рот в восхищении – какая разница, что они подумают? Наверное, по возвращению в родную страну, вряд ли станет садиться в лотос посреди города, но на Совете это не примут, как причуду. Им важно не то, как он выглядит, а то, что мыслит. Ведь именно его мысли обрастают плотью, спускаясь ниже по инстанциям. И ничего, что их станет меньше. Просто они станут медленнее, весомее, достойнее и тщательнее продуманны. А, значит, принесут плодов больше, чем сиюминутные решения.
Токаява подошёл, медленно выдохнул, искоса поглядывая на туриста, что стоял к закату спиной и возился с сотовым.
– Пора домой, Вася.
– Как духи предков?
– Предостерегают.
Василий распутал ноги, немного размялся. К обратному путешествию готов. Из дома вышли на рассвете налегке, и петляли среди предгорий, холмов и лесов, пока сенсей не вздумал навестить старенькую пагоду. Погружённая в зелень, она стояла безмятежной и спокойной, как след на воде. И Вася, погружаясь в эту тишину и благодать, простил ей сотни маленький ступенек. Только несколько автобусов с туристами смазали впечатление. Словно дно спокойной души кто-то всколыхнул и поднялся ил.
Возвращались напрямую, через лес. Шли спокойно, не сбивая дыхание, но быстро. В темноте бродить среди деревьев удовольствие не из приятных. Даже по протоптанным дорожкам. Спешили попасть домой раньше, чем взойдёт луна.
Земля затряслась. Василий не смог устоять на ногах. Упал, подполз на четвереньках к дереву, прижался. Стало страшно. Земля ходуном, какой-то странный гул. В сгущающихся сумерках всё выглядело ещё ужаснее, словно грани реальности стёрлись и сон, странный сон терзал, не давал проснуться.
Гул стих. Земля прекратила дрожь. Перед Васей вырос встревоженный сенсей.
– Сейчас вторая волна пойдёт. Держись.
– Волна?
Землю затрясло ещё яростнее. В мозгу всплыло из школьных знаний, что земная твердь, та самая неприступная, привычная земля под ногами – это всего лишь “плёнка” Земли, двадцати-тридцати километровый слой, плавающий в бульоне тысячекилометровой мантии. И эта жалкая плёнка при всплесках варева сотрясалась, рвалась. Неустойчивые тектонические плиты, плавающие “на воде”.
– И часто у вас так? – закричал Вася.
– Бывает. – Откликнулся сенсей.
И Вася отчётливо увидел, как в десятке метров земля разошлась швом. Страхом парализовало. Шов пополз в стороны, разросся. Края одной стороны “шва” неровно выступили, наползли на другую, с другой стороны разлома провал расширился. Чёрная яма, зев подземелья поглотила несколько деревьев, зачавкала дёрном земли, вырывая большие куски.
И вдруг всё прекратилось. Гул стих, земля замерла. Ландшафт словно всегда был таким. Токаява положил руку на плечо.
– Пойдём, надо отойти подальше от разлома.
– Почему? Всё кончилось?
– Не знаю. По-разному случается. Но здесь плохая энергетика, - неопределённо ответил сенсей. – Надо дальше, дальше уйти.
Но едва отошли от дерева, как Вася ощутил дикий холод. Но не было ветра. И погода за плюс двадцать по Цельсию.
«Откуда?»
Повернулся, скидывая руку сенсея с плеча, пытаясь понять, от чего по коже побежали мурашки, и перехватывает дыхание.
– Уходить! Уходить! – затараторил Токаява, безотрывно смотря на трещину в земле. Его безмятежность этим же самым холодным несуществующим ветром сдуло. На лбу выступил пот.
Над разломом словно появился туман. Вася проморгался, всматриваясь в неясное белое облачко. И облачко это сгустилось и поплыло над поверхностью. И волосы встали дыбом от этого зрелища. Ужас завладел телом раньше, чем разум смог что-то для себя определить. Облако сформировало человеческую фигуру и вытянуло перед собой “руку”.
Что-то по-японски запричитал Токаява, кивая головой и сложив руки лодочкой. Бормотание его слилось в одно-два слова. Он говорил их так быстро, словно от скорости этой зависело, исчезнет или не исчезнет белое марево в образе человека над разломом.
И полтергейст или дух, действительно развеялся. Просто очередной раз моргнув, Вася больше не видел перед собой ни его руки, ни его самого. Только зловеще-тёмный лес и изуродованная земля, выкорчеванные, поваленные деревья. В темноте они похожи на тысячи рук демонов, которых так упорно отгонял от себя Токаява.
Сколько это продолжалось, не помнил. Сенсей, не переставая бормотать, взял за рукав кимоно и осторожно повёл прочь от разлома. И Вася нисколько не сожалел о крюке, что дали, обходя шов земли.