Вектор угрозы
Шрифт:
– Сдаемся! В Пятихатках с Комитетом не спорят!
Пришлось согласиться, Алекс бросил автомат на пол и расстегнул ремень с кобурой. Да шансов и не было – в окна целились шесть стволов да в коридор комитетские лезли один за другим. Они быстро оттеснили всех, кого застигли в коридоре, в сторону, собрались у двери в кабинет Корня. Рывок – дверь распахнута, и охрана лезет внутрь.
Алекс разглядел сквозь проем, как дернулся хозяин Ночлежки, как неторопливо разворачивается Швед, оказавшийся спиной к входу… Больше он ничего не видел, заслонили спины охранников.
В кабинете
– Корень, по приказу Комитета ты арестован! Руки на стол!
Мимо Алекса и замерших охранников твердой походкой прошагал высокий человек, тоже в маске. Следом семенил тот самый расторопный мужичок, что распоряжался в обеденном зале. Чтобы войти в вагонную дверь, рослому пришлось пригнуться. Когда он вступил в кабинет, охранники разошлись пошире, и Алекс разглядел Корня – тот, резко побледневший, топтался позади своего шикарного стола.
– Вы не имеете права! – заявил Корней. – Я сам член Комитета, вот мой мандат.
Алекс очень осторожно сдвинулся к двери и увидел, как хозяин Ночлежки вытаскивает из-под рубахи какой-то небольшой предмет на цепочке.
– Мандат на стол, – отчеканил рослый комитетчик, явившийся последним, – ты отстранен.
Он тоже расстегнул одежду и что-то вытащил из-за пазухи – наверное, такой же медальон, который здесь называли мандатом и который служил опознавательным знаком анонимных правителей Пятихаток. Похоже, рослый комитетчик наслаждался этой сценой, он говорил тожественно и внятно, как артист, исполняющий главную роль в спектакле.
– Ты не имеешь права, – несколько менее уверенно, чем ранее, заговорил Корней. – Члена Комитета может судить только Комитет, весь, в полном составе, все оставшиеся семеро.
– Пока что шестеро, – ответил высокий, – Павел Скоба, которого ты протащил в наши ряды, тоже арестован… или вот-вот будет арестован. Все твои делишки нам известны, так что перестань ерепениться. Отдавай мандат, и идем на вокзал. Там тебя будут судить все шестеро, точно как ты хочешь.
– Погодите, – вставил Швед, – я здесь вообще ни при чем. Я пришел на работу наниматься. Так что, выходит, места в Ночлежке я не получу? Или Комитет нового управляющего назначит, и я могу с ним снова поговорить?
Он произнес это громко, чтобы Алекс с Яной слышали и знали, что отвечать на допросе.
– Нет, неправда! – заверещал распорядитель из зала. – Он с Корнеем какие-то дела водит, сказал, что тот его давно ждет, просился на разговор к хозяину! Он с ними, с заговорщиками! Его нужно допросить!
– Разберемся, – веско заявил высокий комитетчик, – этого, бородатого, тоже забираем. Ты, Сенчук, здесь все знаешь, проведешь обыск. Оставлю тебе троих охранников. Если что-то случится, сразу гонца на вокзал шли. Арестованных обыскать – и за мной. Да, и этого малого, который охранником у Корня, тоже увести.
Он, снова пригнувшись, вышел в коридор и, ни на кого не глядя, направился к выходу. Следом охранники вывели Шведа и Корнея. Швед шагал среди направленных на него стволов спокойно и выглядел скорее сонным, чем обозленным и удрученным. Бойцы Комитета убрались, вскоре ушли
Распорядитель Сенчук уже вовсю шуршал бумагами в хозяйском кабинете. Один охранник остался с ним, двое остались стеречь Яну с Алексом.
– А с этими двумя что? – спросил один другого. – Про них ничего не сказали. Эй, Сенчук! А тут парень с девкой в коридоре, их куда?
– Они мелкие сошки, их даже в разговор не приняли, в коридор выперли! – откликнулся из кабинета Сенчук. – Просто постерегите пока что. Потом и до них дело дойдет.
– Да мы же ни при чем, мы просто на работу проситься пришли, – заныла Яна. – Дяденька, может, отпустите нас, а? Зачем вам лишняя морока? Мы же вообще только сегодня в Пятихатки пришли, не знаем ничего здесь.
Она вполне успешно изобразила отчаяние и сделала вид, что вот-вот заплачет, даже слеза в глазах блеснула. Возможно, это была ее ошибка. Слеза подействовала на охранника совсем иначе, чем рассчитывала Яна. Он двинулся к ней, приговаривая:
– Погоди-ка, мы же их не обыскали. Может, у этой красавицы пулемет припрятан или граната имеется, а? Что скажешь, Сеня, обыскать же надо задержанных? По всем правилам?
– Тебе сколько раз говорить, на службе – никаких имен, – буркнул Сеня. Карабин его в это время был направлен на Алекса. – Обыскивай, если приспичило.
Яна отступила, но охранник был быстрее. Он прижал ее к стене вагона и взялся за отвороты куртки:
– Ну давай, давай, потом поплачешь сколько угодно, а сейчас показывай, что там у тебя спрятано?
Девушка дернулась раз, другой, пытаясь вырваться, но комитетский боец держал ее крепко.
Вот тут откуда-то из глубины памяти Алекса всплыл закон, накрепко вколоченный еще в детстве. Железное правило в их интернате: девчонок в обиду не давать. За это они дрались насмерть, и вопрос «ввязываться или нет?» никогда не вставал. Если кто-нибудь обижал интернатских девочек, драка начиналась сразу, и не смотрели, кто обидчик и насколько он сильнее. Сейчас что-то подтолкнул изнутри, тело сработало автоматически, и Алекс прыгнул на того охранника, что направил в его сторону ствол. Ухватил цевье карабина, отталкивая в сторону, лбом припечатал матерчатую маску, что-то хрустнуло под мешковиной, и Алекс с потерявшим равновесие охранником рухнули на пол. Падая, комитетский боец нажал на спусковой крючок, грохнул выстрел.
Тот боец, что схватил Яну, развернулся, не разжимая пальцев, и поволок девушку за собой. Яна врезала ему коленом в промежность и наконец-то сумела вырваться. Она взвизгнула: «Алекс, ходу отсюда!» – и прыгнула в окно. Во всяком случае, так показалось Алексу, который лежал на охраннике, вцепившись в его воротник, а поэтому не мог особенно присматриваться. Может, это был не прыжок, но исчезла она мгновенно. Алекс оставил оглушенного комитетского бойца и вскочил. Перед ним на пути к окну попался второй – скрючившись и стискивая руками поврежденное место, он хрюкал и подвывал. Алекс с наслаждением врезал кулаком в дерюжную маску, тут из купе выскочил еще один боец – тот, что помогал Сенчуку обыскивать кабинет, – и торопливо потянул из-за плеча автомат.