Величья нашего заря. Том 1. Мы чужды ложного стыда!
Шрифт:
Фактически новое российское государство уже держало остальной цивилизованный мир за горло, только никто этого ещё как следует не осознавал. Однако стоило возникнуть реальной угрозе, с чьей угодно стороны, пальцы можно было сжать, с разной степенью плавности. Врангель и его окружение прекрасно осознавали это обстоятельство, знали, кому они обязаны, и представляли, что случится, если они или их преемники начнут вести себя неправильно. Так что лояльность югоросской власти и значащих элит была стопроцентной, тем более что Шульгин, Новиков, Берестин, да и сам Басманов занимали, пусть скорее номинально, весьма важные посты в спецслужбах и высшем военном руководстве.
А
За полчаса с небольшим полковник раскрыл гостям множество государственных тайн высших приоритетов, зато теперь и Ибрагим, и валькирии имели достаточное представление о стране, в которой им довелось очутиться волею судьбы и старших командиров.
Как там Кристина – по ней не поймёшь, а Марина уже испытывала сильное желание остаться здесь надолго. Не навсегда, разумеется, очень много интересно и в других параллелях, уже освоенных и только теоретически представимых. Приобрести бы скромную виллочку, вроде кисловодской дачи Ларисы, где-нибудь неподалёку от Ялты… О том, что именно таковая уже имеется у Басманова, она пока не знала.
– А сверхзадача? – дослушав познавательную лекцию, проницательно спросил Катранджи. Он хорошо понимал, что всё, о чём говорил полковник, – это всего лишь средства. Догнать по жизненному уровню подданных князей Гримальди, наследственных владетелей Монако и Монте-Карло – это, конечно, интересно, но зачем? Добиться, чтобы каждый югоросс ел вместо селёдки сёмгу, вместо кур – фазанов, и пил не отечественную «казёнку», а исключительно мальвазию какую-нибудь – можно, но бесперспективно в рассуждении экзистенциальном.
– Вообще говоря, – после краткого раздумья ответил Басманов, – главная цель развития Югороссии примерно та же, к какой стремились большинство Романовых – создание в Европе обстановки, чтобы некому и не за что было воевать. Тут идея в том, чтобы обеспечить невозможность возникновения антироссийских союзов и коалиций. Очень хороша в этом случае система исключительно двухсторонних и, как правило, кабальных для наших «союзников» договоров. Ну и поддержание всех видов сепаратизма и ирредентизма [133] , желательно одновременно.
133
Ирредентизм – политическое движение за воссоединение частей этноса, проживающих в разных государствах (например, курдский, мадьярский, румынский и т.п.).
– И даже в этом случае – что дальше?
– Дальше? Можно будет подумать о воссоединении с РСФСР. Вот уже лет на двадцать перспектива имеется. А кому этого мало – междупланетными перелётами можно будет заняться… Как Колумбу в Америку сплавать…
Видно было, что его столь далёкие перспективы не заботят. Вполне естественно – это когда древний Рим упёрся
134
Пунические войны, всего три (264–146 г. до н.э.), велись между тогдашними сверхдержавами, Карфагеном и Римом, за власть над известной тогда Ойкуменой. В итоге Карфаген был в буквальном смысле стёрт с лица земли (без всякого ядерного оружия), согласно требованию сенатора Катона Старшего: «Carthginem esse delendam!» Часть территории Карфагена была превращена в римскую провинцию Африка, остальная передана Нумидии.
– Да оставьте вы, – не выдержала Кристина. – Ещё и сейчас о политике. Скажите, Михаил, а там, у ваших Симбирцевых, неженатые кавалеры будут? Ужас как хочется с каким-нибудь настоящим, действующим князем или графом познакомиться.
– Думаю, найдутся. Я, кстати, прямо сейчас могу вон хоть из того кафе по телефону позвонить. Человек пять из сухопутных и флотских титулованных особ сыщем… А там всё от вас будет зависеть.
Катранджи сделал вид, будто только что откусил от цельного лимона. Волынская довольно улыбнулась и подмигнула подруге.
…Уже под утро вернувшись на броненосец, заперев за собой стальную, обшитую полированными дощечками красного дерева дверь каюты, девушки дали волю натурам. А то ведь весь долгий вечер и тёплую южную ночь приходилось изображать достойное воспитанных девушек поведение, в этих краях гораздо более чопорное, чем в Империи, не говоря о РФ. Каждое слово и каждый жест приходилось выверять и контролировать, памятуя о своём официальном статусе в делегации, возрасте, семейном положении и прочая, и прочая, и прочая…
Кристина торопливо сбросила с себя одежды и, опередив Марину, захватила ванную комнату. Натанцевалась до упаду, не раз вспотела, сейчас нет ничего лучше, чем полежать в огромной малахитовой чаше, в облаках ароматической пены.
Марина тоже разделась, улеглась на диване под открытым иллюминатором, закурила. Там, в гостях, не следовало показывать свою распущенность. Здесь после Гражданской войны открыто курили только привыкшие к этому занятию ещё «при старом режиме» богемные дамы, вроде знаменитой поэтессы и теософки Зинаиды Гиппиус или княгини Ирины Юсуповой (она же графиня Сумарокова-Эльстон), организаторши первых в мире конкурсов красоты. Вообще же занятие считалось на самой грани приличия, что ревнители нравственности подтверждали, часто публикуя в юмористических журналах карикатурные изображения грубых «коммунисток» из РСФСР в красных косынках, дымящих папиросами и даже самокрутками.
Кристина не закрыла дверь, и они могли переговариваться, да вдобавок ванна с нежащейся валькирией отражалась в сплошной зеркальной стене.
– Ты знаешь, а мы с ним о свидании договорились, – звонким голосом сообщила Кристина, подняв из пены длинную ногу и критически её осматривая. Она имела в виду своего нового «поклонника», знаменитого (но в очень узких кругах) полковника Кирсанова, о роде занятий которого и его причастности к делам «Братства» девушки пока не подозревали. Павел Васильевич не имел привычки без нужды светиться. Да и случая встретиться раньше у них не было.