Величья нашего заря. Том 1. Мы чужды ложного стыда!
Шрифт:
Самое интересное – его нынешняя должность совсем не требовала такого «глубокого погружения». Обычному агенту под посольской «крышей» умения понимать язык на слух и без грубых ошибок на нём изъясняться было вполне достаточно. Так что Лерой Лютенс занимался как бы «искусством для искусства», или – своеобразным экстремальным спортом. Кому из нормальных людей действительно нужно забираться на Эверест или пересекать на вёсельной шлюпке Тихий океан? А ведь делают это тысячи людей, и постоянно.
Зато теперь Лютенс был уверен, что, как выражаются русские, «в случае чего» он спокойно может натурализоваться в этой стране, даже занять достаточно высокий пост в организации или фирме, не слишком интересующейся всей подноготной своих сотрудников. Кто его знает – а вдруг
Мужчины рядом с ним говорили все сразу и о разном, друг с другом и просто в пространство. Но тем и полезно участвовать в подобных стихийных сборищах, что невзначай можно услышать совершенно неожиданные вещи. Вот как сейчас…
– ГРУ это, зуб даю. Мы с грушниками в первую чеченскую плотно взаимодействовали, я их где хочешь отличу…
– Да чё ты гонишь, чё гонишь? Никаким краем не ГРУ, те совсем по-другому держатся. Это, похоже, из кавказских горных бригад контрактники, видишь какие береты… Этих бригад всего две, их совсем недавно сформировали…
Береты и вправду были необычные, светло-шоколадного цвета, с круглой кокардой спереди и трёхцветным шевроном справа. Такие же шевроны и на рукавах. Жалко, далеко от тротуара до середины проспекта, подробно не разглядишь.
– Чего зря языком молоть, – ни к кому специально не обращаясь, сказал плотный мужик лет сорока, под стать Лютенсу, только не рыжий с бледным веснушчатым лицом, как разведчик, а загорелый шатен. Заметно было, что он не совсем из гражданских – то ли недавний отставник уровня прапорщик-мичман, то ли работает в каких-то полувоенных структурах. Очень характерны эти особого рода подтянутость, экономно-координированные движения и спокойно-уверенный взгляд.
С такими людьми хорошо дружить, по этой же причине они вызывали у цэрэушника естественное опасение и настороженность. Из-за того, что с ними нельзя расслабляться. Народ наблюдательный и себе на уме. Скажешь или сделаешь что-то не то – сразу заметят, а как среагируют – бог весть.
– Никаких таких штатных войск у нас до прошлой недели точно не было. Это я гарантирую, – уверенным, не предполагающим возражений голосом говорил мужик, дымя чем-то без фильтра, но не «Примой». Скорее «Лаки страйк» или «Кэмелом». – Или где-то очень хорошо прятались, или заново сформированы. Я слышал, будто на юге, в Ставрополе, совсем новую армию по штатам военного времени разворачивают, может, оттуда. Из казаков преимущественно, с прежними правами и казачьими воинскими званиями.
Слова мужика Лютенса заинтересовали – появление в Москве неизвестных военных частей всегда заслуживает внимания, сейчас – в особенности.
Это только недалёкие люди, судящие по американским, насквозь пропагандистским (куда там советским) фильмам, где русских военных и милицейских одевают в уродливую, ни на что не похожую форму с карикатурными знаками различия, думают, что за океаном действительно не представляют, что носит и чем вооружён «вероятный противник». Кому нужно, знают, и назубок, до последней пряжки и значка классности. Лютенс тоже разбирался и не мог не согласиться со «знатоком».
Сейчас вмешаться в разговор – вполне мотивированно будет, и интереса маскировать не нужно, и эрудицией блеснуть можно, чтобы собеседников раскрутить… Очень удобная вещь – безадресный трёп в толпе, главное – палку не перегибать, не ошибиться в господствующем общественном настроении. Не стоит восхвалять «русский империализм» на Болотной площади и необходимость немедленной «демократизации по-американски» на Поклонной горе.
– Чего ты рассказываешь-то, чего рассказываешь? – повернулся к «знатоку» Лютенс. – Ну, формируют, сорок девятая армия называется, в газетах писали, так она чисто общевойсковая, только две отдельные горно-стрелковые бригады туда передали. И с чего бы это им форму меняли? Там только одна ДШБ [87] «казачьей» называется. Чего-чего, а этого добра и старого хватает, знакомые ребята говорили, что ещё «сталинской суконной» на складах полно…
87
ДШБ – десантно-штурмовая бригада.
– Суконку давно моль поела, – скупо усмехнулся мужик. – А ты, видать, только газеты и читаешь, причём неизвестно какие…
Вот тут он в самую точку попал. Правильно Лерой таких, как он, опасается.
– Сейчас комдиву, а командарму тем более ничего не стоит позвонить кому следует, не говоря, чтоб в баньку сходить, а на Кавказе люди в этом толк понимают, и завтра хоть цвет берета меняй на свой вкус, хоть знаки различия. Про значки, нарукавные эмблемы и кресты всякие самодельные я не говорю. Что, не обратил внимания – последнее время безо всякого приказа снова вместо штампованных «птичек», как у америкосов, сержанты начали старые наши лычки носить? Кто красные, а кто и галунные. Или эти, новые из Следственного департамента, на повседневную форму золотые погоны нацепили, как при царе… Сейчас по форме не суди, – с полной авторитетностью продолжал вещать мужик.
– Не об том базарите, парни, – вмешался ещё один «знаток и ценитель», помоложе, но тоже с глазами очень и очень неглупыми. И – цепкими. Что и напрягает здесь Лютенса постоянно. В Штатах всё просто и понятно – как в муравейнике, где каждая особь обладает интеллектом и манерами, соответствующими врожденной функции.
В собравшейся по такому же примерно поводу уличной толпе в Нью-Йорке или Волнот-крике [88] каком-нибудь, едва ли встретишь людей, органично смотревшихся, хотя бы внешне, в гарвардских аудиториях и кампусах. А чтобы на равных эти «средние американцы» со студентами и преподавателями на специальные темы дискутировали (и выигрывали, что вполне вероятно, хоть рассказ Шукшина «Срезал» вспомнить) – и в гротескном сне не приснится. А здесь – свободно, здесь сильно выпивший тракторист, вытащив из грязи «Лексус» среднего калибра олигарха, легко может тут же начать ему доказательно, с яркими примерами разъяснять причины и движущие силы сначала Февральской, а потом и Октябрьской революции, и чем эти исторические аллюзии грозят вот таким, как он с его кодлой. Разойдётся, так может в знак презрения и деньги не взять. Плюнет под ноги и пойдёт собеседника поприличнее искать…
88
Волнот-крик – небольшой город в штате Калифорния, неподалёку от Сакраменто. «Ореховый ручей» переводится.
И как себя с таким народом вести? Разумеется, подобному человеку невмоготу заставить себя восемь часов в день у конвейера прикручивать третью гайку на заднем колесе. А вот (с двумя классами образования) сообразить, как сделать, чтобы ружейная смазка не замерзала на тридцатиградусном морозе, и мотор американского грузовика, рассчитанного на высокооктановый бензин, работал на керосине [89] – каждый почти солдат Отечественной войны легко мог, без видимых интеллектуальных усилий. По наитию. У немецких инженеров во Вторую мировую, при всём их «сумрачном тевтонском гении», такие вещи не получались. Автоматы зимой плохо стреляли, танки не заводились и даже дизель от «тридцатьчетвёрки» за четыре года скопировать не смогли.
89
Подлинный факт, которому автор был в детстве свидетелем. Грузовик «ГАЗ-АА» (он же – «Форд-А»), «полуторка», рассчитанный вообще-то на бензин типа нашего 76-го – заправляли нагретым градусов до шестидесяти керосином, после чего мгновенно заводили мотор с помощью «кривого стартера», что тоже требовало особого умения. Если не глушить – можно ездить, пока керосин не кончится.