Великая легенда
Шрифт:
Таков был исход моей ночной экспедиции в греческий лагерь — вот к чему привела меня моя слабость.
Она все еще давала себя знать, ибо я по-прежнему пытался винить Елену в моих бедах, хотя и понимал, что несправедливо. Если она и завлекла меня своими чарами, предательство я совершил по собственной воле.
Лежа на земле связанный по рукам и ногам, я наконец нашел мужество признать это.
Приготовившись к худшему, я пытался спокойно думать о смерти. Я отлично знал, что греки никогда не позволят мне вернуться в Трою, сохранив жизнь
Четыре часа до рассвета — я вошел в шатер Нестора незадолго до полуночи — тянулись еле-еле. Я лежал на животе, на спине, на правом и левом боку, стараясь успокоиться, но тщетно. Мне казалось, что темнота никогда не кончится. Иногда до меня доносились звуки шагов снаружи — очевидно, мимо проходил стражник, — а во время смены охранника в шатре послышались голоса.
Но с первым лучом света, проникшим сквозь маленькую щель в клапане шатра, закипела бурная деятельность. Я слышал, как солдаты бегают по дорожке, обращаясь друг к другу на дюжине разных диалектов.
Кто-то принес моему охраннику, сидящему на скамье в углу шатра, чашку с горячим супом, кусок мяса и горсть соленого печенья. При виде явного аппетита, с которым он атаковал свой паек, я ощутил голод, но, когда через несколько минут мне принесли такую же пищу, с досадой обнаружил, что она не так хороша, как кажется на первый взгляд.
Мясо, по-видимому, срезали с бедра старой пилийской собаки, а от супа исходил резкий запах чеснока — к тому же в нем плавало нечто похожее на кусочки кожи.
Печенье оказалось наиболее удобоваримым, и я съел всю порцию.
После еды мне снова связали руки за спиной, и я переключил внимание на моего стража. Пока в шатре было еще темно, я пытался вытянуть из него какие-нибудь сведения, но он оказался не более приветлив, чем его предшественник. Внешность охранника вполне соответствовала его манерам. Густая всклокоченная борода покрывала большую часть лица и шеи; плащ, мешком висевший на его массивной фигуре, был грязным и рваным. За поясом торчало несколько деревянных дротиков, а на земле возле скамьи, где он сидел, лежало толстое деревянное копье с медным наконечником.
Любые попытки сопротивления с моей стороны выглядели безнадежными, так как я был связан и беспомощен.
Когда солдат, приносивший нам еду, поднимал клапан шатра, внутрь проникал яркий дневной свет. Повернувшись на бок, я мог видеть солнечный блик на земле. Через отверстие доносились крики воинов, становившиеся все громче — очевидно, в лагере происходило нечто необычное.
Прислушиваясь к крикам солдат и приказам командующих, я думал о том, что меня ожидает и когда будет решена моя судьба. Мои размышления прервал воин при полном вооружении, который, судя по блеску доспехов, был военачальником, возможно высокого ранга. При его появлении стражник вскочил на ноги и отдал честь.
Не обратив на него внимания, военачальник подошел ко мне и сказал:
— Идей, ты задержан
После этого он повернулся и вышел, так же бесцеремонно, как появился.
Моя догадка оказалась верной — Агамемнон надеялся получить от меня сведения относительно прочности троянских стен. Я твердо решил, что сообщу ему только ложные сведения, и это решение укрепила весть, что мне придется целый день лежать связанным на земле.
Сначала меня обуял гнев, но, осознав свою беспомощность, я покорился неизбежному.
Постепенно крики солдат стали тише, а резкие, отрывистые приказы военачальников звучали все реже.
Я слышал, как Нестор обратился к солдатам с речью, — если бы его воинские способности были равны ораторским, он, несомненно, стал бы великим героем. Тем не менее красноречие старика помогло мне отвлечься — я с удовольствием прислушивался к его цветистым фразам.
Наконец звуки его голоса сменил топот ног удаляющихся солдат, после чего наступила тишина.
Она продолжалась очень долго, и я подумал, что все солдаты отправились на поле боя и лагерь опустел. Это вновь навело меня на мысль о бегстве — я стал пробовать крепость стягивающих меня ремней и задумчиво поглядывать на охранника. Очевидно, он догадался о том, что творится у меня в голове, так как со злобной усмешкой поднял с земли и прислонил к колену копье. Безусловно, он был бы только рад предлогу вонзить его мне в грудь, и мое первое движение стало бы последним.
Впервые мне в душу закралось отчаяние. Поведение солдата явственно давало понять, что все кончено и моя гибель близка. Меня обуял страх, и только колоссальным усилием воли я удержался от того, чтобы молить о милосердии моего стража.
Время текло невыносимо медленно. Мне казалось, что прошло уже немало часов после ухода солдат и что им уже пора возвращаться. Но вскоре, когда в шатер внезапно проник свет и я увидел, что клапан подняли и перекинули через шест, выяснилось, что еще не было и полудня. Сидящий неподвижно охранник вскочил с удивленным возгласом, который я повторил вслед за ним, как только в проеме появилась женская фигура с большой металлической чашей в руках.
Это была Гекамеда, рабыня Нестора!
Бросив на меня быстрый предупреждающий взгляд, она вошла в шатер и направилась к солдату, опирающемуся на свое копье.
— Я принесла тебе лемносского вина, — сказала девушка, протягивая ему чашу.
Солдат смотрел на нее с нескрываемым подозрением.
— Великая милость от дочери Арсиноя, — с усмешкой отозвался он.
— Что? — воскликнула Гекамеда удивленным тоном. — Ты сомневаешься в моих намерениях?
— О твоих намерениях я ничего не знаю. Я сомневаюсь в твоей доброте, и с полным основанием. Зачем девушке из Тенедоса утолять жажду афинянина? Угости вином своего отца — ему это не может повредить.