Великая огнестрельная революция

Пенской Виталий Викторович

§ 2. Пушки для «Великого Турка»: османское войско эпохи расцвета (конец XV – 1-я половина XVI в.)

Итак, как было показано выше, основу классической османской военной машины и ее главную ударную силу составляли тимариотская милиция и ее противовес – капыкулу. Численность первой и ее боеспособность прямо зависели от количества тимаров и их доходности. Чем больше тимаров, тем больше сипахи, джебелю и гулямов вставали под знамена санджакбеев, и чем успешнее поход, чем больше добыча, тем лучше будет оснащен каждый тимариот и его свита – в отличие от гази, военная добыча для тимариота была одной из важнейших составляющих его дохода. Особенно важным это стало во 2-й половине XVI в., когда в результате начавшейся революции цен доходность тимаров стала резко снижаться, а вместе с нею – и боеспособность тимариотов⁴³⁷. Тимариоты и джебелю, рассчитывавшие получить тимар и подняться по социальной лестнице на ступень выше, были, по словам С.Ф. Орешковой, «…той силой, которая постоянно подталкивала Османскую империю к продолжению завоевательной политики, так как только она давала возможность

для этих воинов как-то отличиться на поле брани, а также формировала земельные резервы для новых тимарных раздач…»⁴³⁸. Увеличение численности капыкулу как противовеса эялет аскерлери также требовало дополнительных расходов на его содержание. Все это с неизбежностью стимулировало все новые и новые завоевательные походы – война, и война победная, успешная, была необходимым условием дальнейшего безмятежного существования Османского государства. Именно поэтому турки не могли не обращать самого серьезнейшего внимания на развитие военного дела, тем более что по соседству, в Европе, как раз именно в это время началась военная революция.

Османы не могли пройти мимо тех перемен, которые наметились в военном деле Европы, ибо от успешного ответа с их стороны на последние новинки военной технологии и тактики зависел успех дальнейшей турецкой экспансии как в Европе, так и в Азии и Северной Африке. В особенности это касалось Центральной, Юго-Восточной и Восточной Европы. Как отмечали авторы коллективной монографии «Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XV–XVI вв.», этот регион являлся в это время ареной быстрого развития сразу нескольких крупных государств – Священной Римской империи, Венгрии, Польско-литовского государства и Московского государства. И хотя они находились в сложных отношениях и постоянно вступали в конфликты друг с другом, тем не менее вероятность формирования сильной антиосманской коалиции была велика, равно как и двусторонних союзов с той же направленностью. В Стамбуле, неплохо осведомленном о положении дел при европейских дворах, не могли не учитывать этого обстоятельства, и потому османы не имели возможности замыкаться в «башне из слоновой кости», перейти от политики экспансии к политике «splendid isolation» («блестящей изоляции»). Отказ от активной внешней политики и войны как одной из ее форм означал утрату контроля за развитием событий и, как следствие, ослабление позиций в этом стратегически важном экономически и политически регионе⁴³⁹. Допустить этого султаны не могли. Поэтому они вовсе не собирались останавливаться на достигнутом и рассчитывали продолжить дальнейшее совершенствование своей военной машины. Таким образом, втягивание османов в круговорот военной революции становилось неизбежным, и потому, по нашему мнению, не прав был Н. Дэвис, который писал, что «…революция в военном деле стала еще одной областью, где не в меру самонадеянные историки смело распространяют на весь континент результаты своих локальных, имеющих значение лишь для отдельных частей Западной Европы, исследований»⁴⁴⁰.

Османы довольно рано подключились к процессам, связанным с 1-м, подготовительным этапом военной революции. Об усложнении структуры турецкого войска и устройства османской военной машины уже было сказано выше. 2-м, не менее характерным и четко прослеживающимся на примере развития османского войска, был быстрый рост его численности. Конечно, данные османских источников о численности выставляемых воинских контингентов достаточно приблизительны, но для середины XV – середины XVI в., когда государственная машина Турции еще не была поражена множеством пороков, они могут быть признаны более или менее соответствующими действительности. Тем не менее, при всей неточности, эти сведения четко фиксируют тенденцию роста количества конных и пеших воинов, которых могла мобилизовать в случае необходимости держава султанов.

Судя по данным византийских источников, в 1-й трети XIV в. бей Осман и его наследник Орхан не могли выставить в поле более 10 тыс. ратников⁴⁴¹. Однако затем, по мере расширения пределов турецкого государства, начала работы тимарной системы и появления яя ве мюселлем и янычар, численность османского войска возрастает в несколько раз. При Мураде I турки могли выставить в поле в случае мобилизации всех сил до 50 тыс. или даже более бойцов – по 1 тысяче яя, мюселлемов и янычар, 20 тыс. азапов, 20–30 тыс. акынджи и несколько тыс. сипахов с их свитой. Спустя менее чем 100 лет Мехмед II Фатих обладал войском численностью по меньшей мере до 100 тыс. воинов – 22 тыс. сипахи, выступавших в поход под началом румелийского бейлербея, еще 17 тыс. сипахи выставлял бейлербей Анадолу, к ним добавлялись 40 тыс. конных и пеших ополченцев и 9-тыс. корпус капыкулу⁴⁴². Во всяком случае, численность османского войска, осадившего Константинополь, достигала, по оценкам современных историков, примерно 100 тыс. воинов⁴⁴³.

На этом рост османского войска не прекратился и при Сулеймане Кануни перевалил за 150 тыс. воинов. Одних только тимариотов и их свиты в начале его правления насчитывалось, по приблизительным оценкам, не менее 90 тыс. Во всяком случае, в 1527 г. согласно реестрам бейлербейлик Румели должен был выставлять 17 288 чел. тимариотской милиции, а бейлербейлик Анадолу – 16 488. Подсчеты же, проведенные Р. Мерфи, показывают, что в 1527 г. в 88 санджаках империи числилось 28 088 кылыч-тимаров, с которых должно было выставляться 61 520 джебелю, а также 9653 так называемых мустахфиз– тимаров, которые раздавались воинам крепостных гарнизонов⁴⁴⁴. Тенденция к дальнейшему увеличению воинов (хотя бы и на бумаге) сохранилась и впоследствии. Так, в середине XVII в., согласно данным, приведенным в трактате Али Чауша из Софии, только румелийский

эйялет по спискам имел 35 тыс. сипахов и их слуг, 12 тыс. акынджи, очередников мюселлемов 4245 воинов и эшкинджи 7320 – итого около 58,5 тыс. бойцов. Турецкий писатель середины XVII в. Кочибей Гомюрджинский, сообщая, что под началом румелийского губернатора-вали находятся, не считая сверхштатных, 12 тыс. сипахов и 18 тыс. выставляемых ими джебелю, имел все основания заявлять, что «…для того, чтобы дать отпор немецкому королю, волею Всевышнего, достаточно было одного только румелийского войска…»⁴⁴⁵. И в целом он был прав, так как созданная первыми султанами – потомками Османа система мобилизации людских ресурсов позволяла выставлять в поле действительно большие, если не огромные, по тем временам армии.

На фоне увеличения числа тимариотской милиции и провинциального ополчения особенно заметным был стремительный рост численности корпуса капыкулу и его основы – янычарской пехоты. Сам корпус капыкулу, как уже было отмечено выше, включал в себя не только конные и пешие части, артиллерийскую прислугу и вспомогательные подразделения, но со временем также и многочисленных некомбатантов, обслуживавших как двор самого султана, так и боевые подразделения.

Из приведенного графика видно, что вплоть до конца 1-й трети XVI в. численность капыкулу увеличилась незначительно, однако в последующие 30 лет процесс роста начал ускоряться и пика своей численности корпус капыкулу достиг в 60-х гг. XVII в. На общем фоне увеличения состава капыкулу особенно заметно было увеличение его главной ударной силы – янычар. Выше уже говорилось о том, что первоначально число янычар составило всего лишь 1 тыс. чел. При этом, руководствуясь идеей «лучше меньше, да лучше», османские султаны поначалу не торопились наращивать численность капыкулу, предпочитая иметь в своем распоряжении действительно отборные, отменно обученные и вооруженные дисциплинированные войска. Во всяком случае, к концу XIV в. их число выросло до 2 тыс., а Константин Михайлович в своих «Записках янычара» сообщает, что при Мехмеде II в состав капыкулу входили около 3,5 тыс. янычар, 2,4 тыс. конных воинов и 60 оружейников джебеджи, итого примерно 6 тыс. воинов, не считая разного рода обслуги⁴⁴⁷. Однако с середины XV в. процесс роста численности янычарского корпуса начинает ускоряться. В 1475 г. их насчитывалось уже 6 тыс. чел.⁴⁴⁸. По прошествии 30 с небольшим лет, в 1514 г., на жалованье состояло 10 156 янычар, в 1567 г. – 12 798, а в 1609 г. – уже 37 627. И на этом процесс не остановился. В частности, численность янычарской пехоты к 1680 г. составила 54 222 чел.

К этому необходимо добавить также и столь же быстрое увеличение численности личного состава артиллерийского корпуса в составе султанской гвардии, включавшего в себя артиллеристов-топчу, фурлейтов-топ арабаджи и оружейников-джебеджи. С 1171 чел. в 1514 г. он увеличился к 1567 г. до 2671 чел., а в 1609 г. составил 7966 чел. Спустя 60 лет в нем насчитывалось уже 8014 чел., а к концу века численность корпуса выросла ни много ни мало до 15 307 чел.

Изменения, хотя и не столь значительные, коснулись и численного состава конницы капыкулу. Если в середине XV в. ее имелось, как было отмечено выше, примерно 2,4 тыс. чел., в 1475 г. – примерно 3 тыс., к началу правления Сулеймана I – уже 5088, в 1571 г. – 6964, в 1609 г. – 20 869 всадников. Затем последовало резкое сокращение алты бёлюк халкы, и в середине XVII в. 6 «полков»-бёлюков конницы капыкулу (силяхтары, сипахи, улюфеджиян-и йемиш, улюфеджиян-и йесар, гариба-и йемиш и гариба-и йесар) насчитывали в своем составе согласно реестрам 7203 всадника, но потом снова началось увеличение их численности, и в 1670 г. в их рядах согласно реестрам насчитывалось 14 070 конных воинов⁴⁴⁹.

Таким образом, приведенные цифры свидетельствуют об устойчивом росте численности корпуса капыкулу, который принимает особенно впечатляющие масштабы со времен правления Сулеймана I. Этот рост будет продолжаться вплоть до самого конца XVII в., хотя к этому времени стал очевидным прогрессирующий упадок боеспособности как корпуса капыкулу в целом, так и янычар в частности. Вопреки установившейся еще на заре существования янычарского корпуса традиции уподобления янычар своего рода монашескому ордену, уже в 1574 г. янычары добились разрешения записывать в корпус своих детей. В 1582 г. было разрешено заносить в списки корпуса взрослых мусульман, с 1651 г. по требованию янычар в корпус записывали только мусульман, тем более что девширме последний раз проводился в 1637 г.

Однако необходимость в такого рода войсках оставалась настолько высока, что только неудачная война со Священной лигой в 1683–1699 гг. и, как следствие поражения в войне, возникший громадный бюджетный дефицит и невозможность далее держать столь многочисленное постоянное войско вынудили султанский двор пойти на резкое сокращение состава капыкулу. В 1701 г. великий везир Амджазаде Хюсейн-паша сократил число янычар до 34 тыс., топчу – до 1,25 тыс., а джебеджи – до 0,4 тыс. чел., очевидно, главным образом за счет исключения из реестров «мертвых душ»⁴⁵⁰.

Однако не только и даже не столько численный рост османского войска был характерен для этого, 1-го этапа военной революции. Главным нововведением в османскую военную практику в XV – начале XVI в. стало, безусловно, огнестрельное оружие – пушки и мушкеты. Обладание широким арсеналом огнестрельного оружия, от тяжелых осадных пушек до ручного оружия, давало его владельцам неоспоримые преимущества над противниками, такого арсенала не имеющими. Султанский двор это быстро осознал и приложил максимум усилий для того, чтобы наладить производство огнестрельного оружия и широко использовать его на полях сражений и во время осад многочисленных крепостей и городов на Балканах, в Венгрии, Малой Азии и в Средиземноморье.