Шрифт:
ДОЧЕРИ ЛАЛАДЫ. ПОВЕСТИ О ПРОШЛОМ, НАСТОЯЩЕМ И БУДУЩЕМ
Книга первая. Великая оружейница. Рождение Меча
Часть 1. Влюблённая в жизнь
Ярка и красочна осень в Белых горах. Буйная грива лесов и шелестит мягким золотом, и пылает рыжим огнём, и рдеет тяжёлым, царственным багрянцем. Тих и прозрачно-сладок прохладный воздух в лесу, пахнет преющей листвой, грибами и осенней зябкостью. Алеют под ногами рассыпанные по сырым местам ягоды клюквы и брусники. Грустью веет эта роскошная краса, прощальным холодком касается щёк ветер, а лучи солнца просвечивают сквозь склонённые ветви янтарным сиянием. Только сосны и ели не меняют своего зелёного наряда, оставаясь непоколебимо
Сосново-прям был и стан женщины-кошки, бесшумными шагами скользившей по осеннему лесу. Её стройные ноги с упругими икрами и тонкими щиколотками едва приминали влажную, начавшую буреть траву. Наряд глубокого чёрного цвета был добротен, но скромен: подпоясанный кушаком кафтан с небольшой и неброской вышивкой, порты, сапоги, барашковая шапка.
Ясные искорки отражались в хрустально-чистых голубых глазах путницы, а с губ не сходила светлая, добродушно-открытая улыбка. Женщина-кошка улыбалась прозрачному золоту озарённой солнцем листвы, осенним цветам, смахивала с лица паутинки… Её пригожее, темнобровое лицо излучало простодушную любовь ко всему живому. Она радовалась каждой травинке, каждому солнечному зайчику, любовалась осенней красой леса и дышала полной грудью.
Присев на пенёк, путница достала из котомки горбушку хлеба и принялась неторопливо жевать. Тенькали синицы, дивясь её огромному росту, а она ласково щурилась от щекотавшего её густые чёрные ресницы солнышка. Большая рука с шершавыми пальцами протянулась к цветочкам…
– Не бойтесь, маленькие, – литым колоколом прогудел грудной, глубокий голос. – Не буду рвать вас. Поглажу только. Эх, зима скоро… Укроет вас снежок.
Нутряная сила этого голоса рокотала могучей рекой, он призван был грохотать, точно горный водопад, и тем удивительнее в нём звучала приглушённая нежность. Богатырски-крупные руки с забившейся под ногти сажей выдавали в путнице труженицу молота и наковальни.
Улыбчивую жительницу Белых гор звали Смилиной. Когда она сняла шапку, солнце заблестело на её изящном черепе, почти лишённом волос – только с темени развернулась вдоль спины вороная прядь, заплетённая в косу. Встав с пенька и с хрустом потянувшись, Смилина принялась скидывать с себя одёжу. Она собиралась сейчас охотиться, а хлеб ела лишь потому, что взяла в привычку приглушать перед этим голод. На сытый желудок не пожадничаешь и удовольствуешься скромной добычей.
Осенний ветерок прохладно обнял великолепное в своей пружинистой мощи тело. Развитые мышцы сливались в живой и твёрдый доспех под гладкой кожей, узкая талия очерчивала плоский живот с втянутым пупком, а небольшие чашеобразные груди ещё ни разу не кормили дитя молоком. Синеокий взор приобрёл сосредоточенную твёрдость; перевернувшись через голову, Смилина приземлилась на четыре пушистые лапы.
Чёрной кошкой она заскользила по лесу. Впрочем, сегодня на добычу ей не везло: надо было идти в сумерках, когда зверьё выбирается из своих укрытий на кормёжку. Но уж очень Смилина любила ясное солнышко… Осенью лес дивно хорош собой.
Она очутилась на берегу озерца. «Ай, ладно, – решила она про себя. – И рыба сойдёт».
Вода была холодной, но могучая кошка смело прыгнула, подняв тучу брызг. Плавала она отлично. Рыбалка увенчалась успехом: вынырнула Смилина с увесистым сигом в зубах. Бросив добычу на траву, чёрная красавица встряхнулась, отчего её мокрая шерсть встопорщилась ежовыми иголками.
От сига не осталось даже косточек. Обсыхая на грустном, едва-едва греющем солнышке, кошка облизывалась: к усам пристала чешуя. Синие глаза сыто щурились, блестя двумя чистыми сапфирами.
Вздремнув после сытного обеда, кошка изящно потянулась и обернулась человеком. Облачившись в одёжу и спрятав ещё чуть влажную косу под шапку, Смилина улыбнулась небу и золотой листве. Она любила всё: землю, горы, воду и ветер, цветы и травы. Она гладила смолистую кору сосен, окунала ладони в ледяные ручьи
Смилину повлекло на запад. Там лежали земли мудрого князя Ворона, который слыл колдуном, способным обращаться в одноимённую чёрную птицу. До него те края представляли собой лоскутное одеяло из маленьких княжеств, каждое из которых мнило себя гордым и независимым государством. Образовались они после дробления двух крупных древних земель – Северной и Южной. Ворон стал великим князем Воронецким, а мелкие удельные правители – его подданными, не утратив, впрочем, и некоторой самостоятельности. Распри между уделами порой всё же случались, но самого Ворона сбросить с престола никому не удавалось. Поговаривали, что лет его жизни было уже под три сотни. До его прихода к власти случалось, что и совершали западные люди набеги на Белые горы, да только всё зря: женщины-кошки защищали свою землю, не отдавая ни пяди. Ворон, призвав забыть былые стычки, наладил с Белыми горами торговлю и обмен. Княгиня Краса приняла мир и в знак дружбы отдала за Ворона свою младшую дочь. Нередко и жён себе дочери Лалады находили из девиц Воронецкой земли. Ещё не внедрили князья Воронецкие на своей земле зловещий обычай почитания Маруши, более того – никто не считал эту богиню злой и страшной; она лишь воспринимала у сестры Лалады бразды правления при наступлении холодов. Жители не пугали её образом детей, не приносили кровавых человеческих жертв, и не бегали по лесам желтоглазые Марушины псы. Им предстояло расселиться там много позже. Неторопливо жили люди, веками не меняя устоев. Медленно, основательно катилось годовое колесо, да и век человеческий был намного дольше, чем сейчас…
Что же так тянуло Смилину в западные леса? Всем изобильна была Белогорская земля, хватало ей и своего зверья, и своей красоты, да и девушки в ней жили статные да пригожие… Но щемила тоска под рёбрами, теснилось дыхание в груди синеглазой женщины-кошки, а голову клонила книзу думка о долговязой девчонке с жгучими очами цвета чёрной смородины… Сколько лет прошло – уж, поди, замуж её давно выдали.
Смилина устремилась в колышущийся «воздушный колодец», сердцем повторяя имя, от которого в груди мурлыкала нежность. Плевать, что её отец объявил Смилину своим недругом. Истосковалось сердце по смородиновым очам.
Берёзовая тишина обступила женщину-кошку со всех сторон. Светлая рощица шелестела золотой грустью, сочувственно качая ветвями и склоняясь над плачущей на пеньке девушкой. От осенней прохлады её спасала меховая безрукавка, надетая поверх длинной вышитой сорочки, а ноги согревали тёплые и добротные, но изящно скроенные чёботы. Чёрная коса, перевитая нитью речного жемчуга, и дорогие яхонтовые серьги говорили о том, что девушка не простого роду-племени. Рядом в траве стояла корзинка, полная грибов.
Радостное волнение в сердце Смилины сменилось тревогой. Разорвать её беду-печаль в клочья и развеять пеплом по ветру!
– Свобода, – ласково окликнула женщина-кошка, смягчая свой зычный голос.
Девушка вздрогнула и вскочила. Смилину охватила жаркая волна восхищения: каких-то десять лет назад из всей красы тут только и горели эти невыносимо-пристальные, вопрошающие, пронзительные очи, а сама Свобода была длинная и худая. Жеребёнок жеребёнком. Прошелестели десять листопадов, превратив нескладную девчонку в красавицу с ярко-алыми, жадными губами и бархатной бездной ночи в глазах. А рост! Ещё в пору детства Свобода возвышалась над сверстниками на две головы, а теперь вымахала под стать самой Смилине. В женщине-кошке было три аршина с пятью вершками[1], и чтобы поцеловать обычную девушку, ей пришлось бы скрючиться в три погибели. Но Свобода обогнала даже самых высоких мужчин. Её гладкий молочно-белый лоб манил и притягивал – целуй не хочу. Вот только до этого дело не дошло.