Великая оружейница. Рождение Меча
Шрифт:
– Да, она здесь не в своём мире. Когда её душа покинет земное тело, я надеюсь, что она попадёт «домой» – туда, где ей будет хорошо и легко. А пока… она страдает среди нас, увы. Каждый день, прожитый здесь, причиняет ей боль. Это затмение рассудка – просто её защита от этой боли, от чуждого и грубого для неё мира. Всё, что ты можешь сделать для неё – это дарить ей любовь. Даже если со стороны кажется, что она не слышит и не понимает, это не так, поверь. Она чувствует всё.
Односельчанки беспокоились, когда Горлинка подолгу не появлялась и не пела, и спрашивали Смилину о ней. Оружейница, хмурясь, отвечала:
–
Это было правдой, но на сердце Смилины висел холодным камнем груз тоски, словно она в чём-то обманывала соседок. Она не могла им объяснить, что происходило с Горлинкой: слова не находились, застывая глыбами где-то на полпути.
От Изяславы состояние Горлинки скрыть не удалось, да и невозможно это было. На правах названной сестры Смилины и самой преданной поклонницы Северной Звезды она часто посещала Кузнечное – как тут спрячешься? Смилина рассказала ей всё и отвела в светёлку, где Горлинка сидела недвижимо, уронив руки на колени и глядя в одну точку. Изяслава, не сводя с певицы омрачённого печалью взора, присела перед нею, накрыла её руки своими.
– Горлинка, – позвала она ласково и грустно.
Ответа не последовало – только взор, в котором раскинулась вся безбрежность северной зимы.
– Верховная Дева сказала, что она, возможно, слышит и чувствует, только не может ответить, – вздохнула Смилина. – Её душа далеко – в том мире, который люб ей больше нашего.
Они долго стояли под яблоней, и Изяслава молчала, стискивая челюсти. Её взор туманился влагой.
– Может, всё-таки неправильно всё это было, – размышляла вслух оружейница, поднимая глаза и щурясь от иголочек солнечного света, пробивавшегося сквозь крону самого дорогого ей в саду дерева. – И не надо было мне после Свободы опять брать супругу…
Брови княгини дрогнули, сдвинулись. Солнечные зайчики зажигали её ресницы медовым золотом.
– Опять ты за своё, сестрица… Это было самое правильное, что только может случиться на свете. Просто Горлинка… она и впрямь нездешняя. Это хрупкое чудо, которое нужно оберегать. Твои руки – единственные, которым это под силу. Горячие и добрые. Можно мне на неё ещё раз взглянуть?
– Государыня, тебе не нужно спрашивать разрешения. – Оружейница открыла дверь и пропустила княгиню вперёд.
Снова Изяслава присела около Горлинки, заглядывая ей в глаза теперь уже с улыбкой. Медленно, прочувствованно запечатлев поцелуй на одной её руке, а после на второй, повелительница Белых гор коснулась губами лба певицы.
– Я верю, что ты слышишь и чувствуешь, – шепнула она.
– Матушка всегда возвращается из своего мира! Её дом – здесь, с нами.
Это подбежала Вешенка. Прильнув к коленям Горлинки, она принялась быстро гладить ладошками руки матери, а Изяслава просияла ласковой улыбкой и подхватила девочку на руки.
– Это что у нас за прелесть прелестная, а? – приговаривала она, чмокая малышку в щёчки. – Скучаешь по матушке?
– Да, – сказала Вешенка, потупив большие, не по-детски серьёзные глаза.
Она отворачивалась от поцелуев, и губы Изяславы попадали ей в ушки и шею.
– Ну, прямо как моя козочка в юности! – мурлыкала-смеялась княгиня. – Вылитая Надежда! Такая же ломака. Не бойся, в губы целовать не буду. Ты своей суженой должна достаться нецелованной.
Когда они прощались в саду, Смилине вдруг
– Это хороший обычай, – сказала Изяслава, выслушав её просьбу. – Твои дети – мои дети, я тебе в этом клянусь. Но я думаю, ты и сама успеешь вырастить Вешенку.
Они обменялись пожатием-поцелуем, обнялись. Изяслава добавила, крепко сжав плечи оружейницы:
– Прошу тебя только об одном: как только Горлинке станет лучше, дай мне знать. Я дорожу ею не меньше, чем ты… Я хочу снова взглянуть в её прекрасные глаза, полные нежности и жизни.
– Хорошо, государыня, – кивнула Смилина. – Я оповещу тебя, как только она придёт в себя.
«Всё, что ты можешь сделать для неё – это дарить ей любовь», – сказала матушка Правдота. Даже когда казалось, что Горлинка ничего не слышит и не воспринимает, Смилина всё равно ласково разговаривала с женой, кормила её и мыла, бережно нося на руках, как дитя. Хотя в кузне работы никогда не становилось меньше, она старалась освободиться пораньше, чтобы побыть с семьёй. И её сердце разрывалось тысячей счастливых искорок, когда на подходе к дому она слышала льющийся из окна голос Северной Звезды: это означало, что Горлинка вернулась из своего «путешествия».
А когда Горлинка «уходила», они с Вешенкой сидели вечерами в саду под яблоней вдвоём. Им оставалось только ждать.
*
Двенадцать пластин были готовы. Смилина запечатала их в защитные кожухи на следующие тридцать лет. Помогавшая ей Гремислава утёрла пот со лба, а её глаза цвета мышиного горошка застилала пелена печали.
– А может, сама ещё поработаешь, мастерица Смилина?
– Нет, Гремиславушка, вышел мой срок. Ты не кручинься, слёз не лей, лучше дело слушай…
Смилина рассказывала, что дальше делать с пластинами, сколько лет давать волшбе вызревать, а Гремислава слушала и кивала. Ей не нужно было объяснять дважды, она дело знала, всё понимая с полуслова. Не зря же Смилина считала её своей лучшей ученицей.
– Моего века тоже не хватит, чтоб сей меч выковать до конца, – молвила Гремислава, выслушав указания. – Но ничего, мне есть кому доверить его. Обещаю тебе: клинок будет передаваться в нашем роду, покуда сам род жив.
– Ну, вот и хорошо. – Оружейница коснулась плеча ученицы – впрочем, Гремислава уже давно сама была большой мастерицей.
Тепло руки Смилины сгустком светлой волшбы отправилось к сердцу северянки и отразилось в её лиловато-синих глазах.
Шёпот Тихой Рощи теперь звал её каждую ночь до нежной тоски, до отрыва души от тела. Полянка вокруг выбранной Смилиной сосны вся покрылась душистым земляничным ковром: Тихая Роща всё знала, всё ведала. Любила оружейница эту ягоду за дух её щемящий, нежный, летний. Уж пять лет как упокоилась в дереве старшая сестра, Драгоила; теперь наставал черёд Смилины. Вешенка стала супругой Дунавы – молодой, но уже искусной и востребованной мастерицы каменного дела. Работы у Дунавы всегда было много: строились новые города, а старые росли и ширились. В любви жили они с Вешенкой, надышаться друг на друга не могли, а дом их – большой, добротный, построенный волшебными руками Дунавы – хранил тепло их крепнущей год от года любви. Прошлой весной родилась у них первая дочка – кошка.