Великая ревность великой женщины (Екатерина II – Александр Дмитриев-Мамонов – Дарья Щербатова. Росси
Шрифт:
Елена Арсеньева
Великая ревность великой женщины
(Екатерина II – Александр Дмитриев-Мамонов – Дарья Щербатова. Россия)
Жесток гнев, неукротима ярость, но кто устоит против ревности?
Соломон Мудрый– А вот сюда еще цветов бы, – сказала императрица и улыбнулась. Добрее и слаще этой улыбки трудно было что-либо представить!
«Старая дура! – подумала невеста и улыбнулась в ответ. – Господи, а мы-то думали… а мы-то тряслись… Было б с чего! Право, Сашенька порядочный простак, коли так робел! Да и я хороша. Думала, она от ревности с ума сходит… Все, все сточены зубы, не укусит, все стерпит, коли это стерпела!»
– Конечно, ваше величество, вы
– Ну так примите мою, – сказала та, откалывая от ворота платья шелковую белую гирлянду, усыпанную бриллиантами, среди которых мелькали нежные сапфировые глазки?. – Пусть она останется у вас на память обо мне.
– Ах, Господи! – Невеста едва не взвизгнула от восхищения. – Ваше величество чрезмерно добры! Столько подарков от вашего величества… и еще это…
– Позвольте, я сама приколю, – сказала императрица, и на ее губах появилась поистине материнская любовь. – Шпильку мне дай, – повернулась она к подружке невесты, фрейлине Марии Шкуриной. – Да не эту, что ж это за шпилька! Вот, вот, золотую!
Невеста наклонила голову, подставила волосы, тщательно уложенные причудливыми раковинками: куафера называлась marina и была криком моды.
– Осмелюсь сказать, длинновата шпилечка будет, ваше величество, – пробормотала фрейлина Шкурина.
Императрица бросила на нее быстрый взгляд:
– Ничего, ничего, мы ее покрепче… покрепче вколем!
И сильным движением вогнала шпильку в прическу.
– А-а! – заорала невеста. Почудилось, шпилька чуть не до середины вонзилась в голову.
Резко дернулась, пытаясь вырваться, но императрица не пустила.
– Больно? – спросила, но в голосе ее не было и намека на сочувствие. – Ну так терпи… Терпи, как я терпела! – И выпустила невесту. – Чего ж так кричишь-то? Напугала до смерти! Да хватит возиться, и так хороша, куда больше-то! Пора в церковь, небось счастливый жених ждет не дождется своей лебедушки.
И вышла из комнаты, даже не взглянув на ту, которую только что обряжала так заботливо, можно сказать, по-матерински.
– Маша, – чуть слышно шепнула невеста, хватая подругу за руку, – мне страшно! Она нам не простит, никогда не простит!
– Перес-с-стань! – прошипела фрейлина Шкурина. – Потерпи еще чуть-чуть. Обвенчаетесь – и с нынешнего дня ждет вас только счастье!
Фрейлина ошиблась. Молодые никогда, ни-ког-да не будут счастливы!
* * *Закатилось солнце – любимый Сашенька Ланской умер! Одолели Геркулеса кантариды – шпанские мушки, которые он принимал в неумеренном количестве, только чтобы произвести впечатление на свою неуемную возлюбленную. [1]
Екатерина чувствовала свою вину («Загнала, загнала в гроб мальчонку, старая сластолюбица!») и поначалу света белого не видела. Казалось, что и самой только и осталось, что лечь в могилу. Но в том-то и дело, что она никогда старой себя не чувствовала, слово это ненавидела, а если и повторяла его порою по отношению к себе, то лишь для того, чтобы лишний раз убедить и себя, и окружающих: душа женская постареть не может. Внешние изменения? Ну так и что, даже самые лучшие розы вянут, но все же сохраняют свой аромат. Вон, горкой насыпаны в вазе сухие лепестки, а наполняют они воздух тончайшим благоуханием – не так ли и дама в летах распространяет вокруг себя тонкое очарование?
Ну, Екатерина была великая мастерица придумывать этакие изысканные метафоры для оправдания причуд своих – не токмо сердечных, но и телесных. Ну что, ну что, скажите, люди добрые, делать женщине, если в ней не умирает способность влюбляться и возгораться желанием?! Неужели плоть изнурять постом, молитвой да веригами?! Или, может быть, лучше потакать себе во всем, елико имеются для того возможности…
Она возможности имела, вот и потакала. А способствовали этому все ближние и дальние, те, кто знал: великая государыня была и великой женщиной, которой, чтобы успешно управлять державою, необходимо ощущать себя желанной и любимой. Ну и быть влюбленной самой. Самое главное – именно это! Хоть она и писала – весьма снисходительно и иронично – своему дорогому другу и корреспонденту Мельхиору Гримму: «Я всегда говорила, что этот магнетизм, не излечивающий никого, также никого и не убивает», – однако это были не более чем слова великой актрисы, непременно желающей сохранить хорошую мину при плохой игре и завуалировать ту острейшую нужду в любви, которую она испытывала.
Любви со своей стороны и безусловной преданности со стороны мужчины.
Екатерина ненавидела ревность, хотя сама была ее вспышкам весьма подвержена. Ну что ж, это вполне естественно для женщины, которая постепенно осознает, что становится все старше и старше… не только по годам, но старше всего своего женского окружения. О да, конечно, звездам не затмить солнца, но ведь у каждого светила свое время, и одному Богу ведомо, что происходит по ночам, когда солнце заходит в свои покои, чтобы отдохнуть от трудов праведных… Однако, увы, Бог всегда на стороне молодых женщин, прежде всего потому, что он все-таки мужчина.
Григорий Орлов в свое время довольно помотал нервы императрицы своими мужскими чудачествами. Последним, кто заставил ее ощутить свою женскую ущербность, был «царь Эпирский», Иван Римский-Корсаков, которого Екатерина застигла на канапе в недвусмысленной позе с ближайшей своей подругой, графиней Прасковьей Брюс. Прогнав от себя обоих, Екатерина поняла, что больше страдать от разбитого ревностью сердца не желает. И какое-то время ей везло, потому что сменивший Римского-Корсакова Александр Ланской не только никаких поводов для ревности не подавал, но и сам был нешуточно влюблен в свою высокопоставленную подругу – до того, что в могилу себя загнал от избыточного любовного усердия.
И теперь ближайшее окружение императрицы, а прежде всего – светлейший князь Григорий Алексеевич Потемкин, засуетилось, подыскивая подходящий персонаж, которому предстояло взять на себя амплуа героя-любовника. Он должен быть щедро одарен природой во всех смыслах, прежде всего – в мужском, понятное дело, затем – исключительно красив (кажется, не создавала природа бульшей ценительницы молодой, сильной красоты, чем Екатерина!), ну и, желательно, не полный дурак. Деваться некуда от правды: Екатерина не просто удовлетворяла потребности своего неуемного женского естества – она пыталась возвысить до себя всякого мужчину, который оказывался рядом с ней на ложе. На тему сию много судачили – во всех слоях общества и во все времена. Частенько эти пересуды оказывались зафиксированными для последующих поколений. Например, в «Секретных записках о России» некоего Шарля Масона читаем: «Все же Екатерина при всем высказанном ею гении, при всем том, что она старалась соблюдать хотя бы внешнюю благопристойность, должна была хорошо знать и сильно презирать русских, чтобы осмелиться так часто возвышать до себя молодых людей, выхваченных из толпы, и предоставлять им уважение и славословие целой нации, не наделяя их никакими званиями, кроме тех, от которых ей следовало бы краснеть. Как могла она вообразить, что способность ей нравиться означает вместе с тем умение управлять? Ее любовнику довольно было провести с ней ночь, чтобы на следующий день восседать подле нее на троне».